На этом я поставил точку в марте 1997 года, когда написал предисловие к «Козлёнку…» специально для третьего тома собрания моих сочинений, которое выходило в «ОЛМА-Пресс» – одном из первых в стране крупных частных издательств. Его основали два выпускника философского факультета МГУ, оба выходца с Западной Украины – Олег Ткач и Владимир Узун. Полные молодой раскрепощённой постсоветской энергии, они быстро обогнали по объёмам и доходам хиреющих прямо на глазах гигантов советской книжной индустрии. Почему? Трудно объяснить в двух словах. Сошлюсь на один лишь пример из своего писательского опыта. В 1990 году «Советский писатель» решил выпустить том моего избранного, куда должны были войти повести «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками» и «Апофегей». Вдруг выяснилось, что нет бумаги: кризис административно-плановой экономики. «Мы очень хотим издать вашу книгу, но без бумаги не получится!»

Но выход из тупика был вскоре найден. В ту пору в стране уже вовсю развивалось очень перспективное кооперативное движение, жёстко и расчётливо задавленное в начале 1990-х монополистами и компрадорами, сориентированными на импорт, сырьевую экономику и полную зависимость от Запада, за что Данте поместил бы Ельцина с Гайдаром в круге ада, где парятся предатели своего отечества. Но у меня был армейский приятель Жора Улановский. Работая в Бауманском райкоме ВЛКСМ, я его выручил, помог без выговора восстановить комсомольский билет, утраченный во время дембельской пьянки, а потом устроил на работу в типографию «Литературной газеты». Он как раз занялся типографским бизнесом и по-дружески достал под мою книгу вагон бумаги, имевший как бы две цены – символическую, государственную, и реальную – рыночную.

Собственно, на этой разнице, по-научному – марже, и поднялись первые наши миллионеры. Пользуясь служебным положением или связями, они брали сырьё по казённой цене, а продавали по рыночной. Жора купил бумагу по рыночной. Он-то знал, что моя предыдущая книга «Сто дней до приказа», выпущенная в 1988 году «Молодой гвардией», разошлась молниеносно и стояла в «обменниках» на самой высокой, «золотой», полке. Напомню тем, кто забыл: тогда в борьбе с книжным дефицитом, а заодно и с чёрным рынком была придумана хитрая система книгообмена. В магазинах оборудовали витрины, где любой библиофил мог выставить принадлежащую ему книгу, указав те издания, на которые он готов обменять своё сокровище. Для удобства книги разделили на несколько категорий в соответствии с востребованностью. Так вот, «Сто дней до приказа» отнесли к высшей категории: на мой сборник можно было выменять любую, самую редкую книгу, даже «Секс в истории человечества».

Жора не без оснований планировал не только покрыть убытки, но и заработать. И вдруг вагон бумаги бесследно исчез, испарился со склада «Советского писателя». Я помчался к директору издательства Владимиру Николаевичу Ерёменко, между прочим, отцу моего давнего товарища прозаика Володи Ерёменко, но руководитель лишь развёл руками, мол, что же ты хочешь, бардак в стране, а мы не исключение. Но в знак дружеского расположения напоил меня чаем с сушками. Деньги за бумагу Жоре, конечно, вернули, но исходя из госцены, а это на порядок меньше потраченных средств. В общем, сплошной убыток.

Понятно, что такие издательства, где бесследно пропадают вагоны, где не понимают своей выгоды, не смогли соперничать с нарождающимися оборотистыми частными предприятиями. Вскоре знаменитый «Советский писатель», выпускавший сотни книг в год, превратился в заурядную контору типа «Рогов и копыт», жил за счёт сдачи в субаренду помещений, а потом и вовсе исчез, как не было. Последнему директору, в прошлом инструктору ЦК КПСС, за мошенничество впаяли семь лет. Условно.

Скромный офис юного издательства «ОЛМА-Пресс» размещался возле метро «Менделеевская». Самая большая комната была отведена под стильно обставленный кабинет главного редактора. Олег Ткач, обладатель чёрного пояса карате, подтянутый, пружинистый, ходил беспрерывно из угла в угол и вёл с авторами высокоинтеллектуальные беседы о жизни, отечестве и творчестве, заканчивавшиеся обычно вопросом о размерах предстоящего гонорара. Когда писатель называл сумму, Ткач лучезарно улыбался, просил подождать пять минут и скрывался в смежной комнатушке. Там сидел за пустым столом Узун, бывший десантник, массивный, как забывший диету боксёр-тяжеловес. Перед ним лежал большой калькулятор с разноцветными клавишами. Олег сообщал запрошенную сумму, Володя морщился и стенобитными пальцами тыкал в крупные кнопки, что-то складывая, вычитая и деля, потом хмуро смотрел на полученный результат и говорил «да» или «нет». В зависимости от этого Ткач, вернувшись к автору, подтверждал условия или продолжал вести высокоинтеллектуальную беседу до тех пор, пока писатель не соглашался на более скромные условия оплаты.

В «ОЛМА-Пресс» меня привёл Александр Гурвич, впервые выпустивший «Козлёнка» в свет в своём издательстве «Ковчег». Он вступил в партнёрские отношения с Узуном и Ткачом, после чего разочаровался в книжном деле навсегда и бросил это занятие. А Гурвичу рекомендовала мою рукопись, если не ошибаюсь, Алла Шевелкина, переводчица с французского языка. Она в своё время способствовала выходу во Франции в издательстве «Ашет» моей повести «Парижская любовь Кости Гуманкова», имевшей там успех. В связи с этим «Ашет» заказал мне новый роман и выдал под чернильницу аванс – шесть тысяч франков – деньги по тем временам огромные, во всяком случае для меня. На пятьсот франков (чуть меньше ста долларов) можно было всей семьёй нормально жить месяц, даже два. Для сравнения: за 500-страничный том избранного издательство «Республика» в 1994 году заплатило мне всего сто долларов.

Помню, передав от французов двенадцать больших бумажек с портретом Делакруа, Алла, смущаясь, попросила у меня в долг три тысячи франков: мол, начала ремонт в квартире и не рассчитала. Я, разумеется, выручил, а она, совсем уж смутившись, сказала, что больше десяти процентов мне дать не может. «Каких процентов?» – не понял я. «Ну как же… Если бы ты положил деньги в банк, то получал бы до 17 процентов годовых, а я могу дать тебе только десять». – «Алла, ты спятила! Какие счёты между друзьями?! Ты же не берёшь с меня за посредничество с французами. А могла бы…» «Не могла…» – тихо ответила она. Мы стояли и смотрели друг на друга, как два советских ископаемых в предчувствии неумолимо надвигающегося Ледникового периода, который скоро изменит всё – и фауну, и флору, и даже границы континентов…

Итак, получив аванс, я уехал в Дом творчества «Переделкино» и плотно сел за «Козлёнка», испытывая то подъём, то апатию, то отвращение к написанному. О том, как рукопись чуть не канула в электронную прорву, я уже рассказал выше. Ещё раз спасибо моему другу Гене Игнатову, теперь, увы, уже покойному.

Каждый литератор, если он, разумеется, не графоман или изготовитель чтива, ставит перед собой, садясь за письменный стол, какие-то высокие задачи. Я не исключение. Во-первых, мне всегда хотелось написать вещь в духе Ильфа и Петрова – плутовской сюжетный роман, настолько насыщенный юмором и острыми словцами, что читать его можно, даже раскрыв наугад. Задача трудная, почти невыполнимая, но тот, кто ставит планку на полтора метра, никогда не перепрыгнет два пятьдесят.