Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Доброе утро, Лидия.
– Привет, Серджиус!
– Это – мой друг Цицерон. Цицерон – Лидия.
Цицерон пробормотал что-то невнятное и протянул ей руку.
– Мы идем в “Балладу”, – сообщил Серджиус. – Хочешь с нами?
Серджиус, следуя великой традиции болезненных гетеросексуалов, находился в хронической зависимости от “Актуализирующего Другого”. Вот теперь он хотел, чтобы его волшебный негр подружился с… как там Цицероновы студенты называли такой архетип? Ах да, с маниакальной девушкой-феей, девушкой-мечтой. Конечно, видок у нее был куда более потрепанный, чем у Зоуи Дешанель, зато насчет ее предназначения сомнений не оставалось. Еще пару часов назад Цицерон хотел силком заставить Серджиуса войти в некий контакт с отсутствующей во плоти Дианой Лукинс, ну, или, по крайней мере, обрисовать перед его глазами ее силуэт – чтобы он задумался над преступной загадкой ее отсутствия. Но оказалось, что образ Дианы Лукинс слишком слаб, он никуда не вписывается. И даже бесноватая Роза, даже пламенная Мирьям, бесспорно являвшиеся предметом острого интереса Серджиуса, вдруг померкли, слиняли, превратившись в безгласных призраков, по контрасту с этой девушкой, вдруг оказавшейся рядом с Серджиусом, с этой живой, всамделишной, горячей, как пистолет, юной протестанткой.
Лидия, которая пока молчала, оказалась не из робких. Она сунула гитару в палатку, вскочила и вложила свою маленькую ладошку в ручищу Цицерона (обычно, здороваясь с мужчинами в костюмах, с деканами или кураторами, Цицерон вспоминал о необходимости крепкого рукопожатия чересчур поздно, так что протягивать безвольную, пассивную ладонь вошло у него в постоянную и неизменную привычку) – и стиснула ее изо всей силы. На такое мало кто из белых вообще был способен. А еще она смело взглянула на него – ее глаза заговорщически блеснули: ведь они оба принадлежали к “ордену дредоносцев”.
– Серджиус говорил, вы с ним чуть ли не кузены.
– Что-то вроде того.
Цицерон развернулся и слегка накренился – будто уползая в сторону Вифлеема[11], – в сторону “Лирической баллады”. Он просто не мог заставить себя смотреть на этот крошечный спектакль “Оккупай Камбоу”. Этот палаточный лагерь раздражал его, как соринка, попавшая в глаз, хотя и не понимал, почему. Конечно, “Окуппай Камбоу” следовал за ним по пятам: Серджиус и Лидия зашагали рядом с ним по тротуару. Ну что ж, по крайней мере, впереди его ожидало безусловное благо – завтрак. Цицерон уже предвкушал, как, придя в кондитерскую, набросится на фирменные пирожные, – огромные двенадцатипалые “медвежьи лапы”, покрытые глазурью.
Серджиус принялся болтать.
– Знаете, Цицерон, я забрел сюда вчера после ужина. Стало попрохладнее, и я решил осмотреть центр города. Вы мне не говорили, что в Камбоу есть “Оккупай”. Из Филадельфии всех протестующих прогнали, но, наверное, теперь они появляются в маленьких городах. Ну, и когда я сюда подошел, то услышал… ни за что не поверите.
– Что же?
– Лидия пела одну из песен моего отца. Невозможно поверить, правда? “Пройти под Беседкой”. Я даже представить себе не мог, что кто-то еще помнит ту пластинку. И уж тем более не мог вообразить, что человек вдвое младше меня исполняет ее на… м-м, на слете.
Действительно, вдвое младше. Но об этом Цицерон смолчал.
– А что, вчера вечером тут проходил слет? – От такого вопроса он не мог удержаться.
– Я и на слетах ее исполняла, – ответила Лидия, даже не удосужившись изобразить в голосе дерзость и вызов. Секрет ее легкомысленной самоуверенности, возможно, заключался в том, что она ощущала себя, будто на слете, всякий раз, стоило ей взять в руки гитару. Да и вообще, кто такой Цицерон, чтобы бросать ему вызов? – Это один из лучших гимнов. Люди становятся смелее, когда слушают эту песню.
– Вот как? Не знал.
– Там много слов приходится запоминать, зато мелодия простая, можно легко научить других.
Цицерону все это было совершенно неинтересно. Они прошли мимо фасада книжного магазина и нырнули в переулок, где прятался вход в кофейню. Пожалуй, можно было с некоторой надеждой пробормотать про себя молитву об уединении: у большинства коллег Цицерона занятия шли как раз второй утренней “парой”, так что к обеденному часу они убирались из “Баллады”. И точно – они втроем спокойно уселись за столик в углу, зал кафе был пуст, больше знакомых лиц не видно было. Даже бариста оказался не из числа студентов Цицерона (хотя однажды, к своей большой досаде, он и на такую неожиданность наткнулся). Подойдя к стойке, Цицерон постучал пальцем по стеклу, за которым лежала, вся обсыпанная сахарной пудрой и мелкими миндальными крошками, последняя на сегодняшнее утро “медвежья лапа” – торговля тут шла бойко. Серджиус и Лидия взяли по кофе-латте и по огромному квадратному куску кофейного торта. Лидия добавила себе в чашку еще одну ложку сахара: видимо, из широкого спектра пороков, которые осуждало движение “Оккупай”, как-то выпало чрезмерное пристрастие американцев к сахарозе.
– Да, так вот, мы с Лидией разговорились, и я понял, что альбом моего отца “Бауэри” – хоть это звучит дико и странно, но он стал предтечей этого движения. “Забытые люди” – это как бы грубый черновик для “Девяноста девяти процентов”. Верно?
– Расскажи еще что-нибудь, – сказал Цицерон и сам себе вставил кляп из “медвежьей лапы”, чтобы не наговорить еще чего-нибудь во вред собственным интересам.
– Ну, если б вы побывали в Зукотти-парке или у нас в Филли, вы бы сразу все увидели. Чего бы там люди ни хотели в самом начале, как только началось это палаточное движение, стала ясна его цель: сделать заметными городских бездомных. Показать, что у обычных горожан есть с ними немало общего. Правда, для начала нам самим нужно этому научиться – научиться жизни на улице.
“Лирическую балладу” оглашал лившийся из стереосистемы хрипловатый голос Тома Уэйтса, который исполнял в собственной обработке жалобную песню бродяги. Казалось, гортань у певца вся перекручена изнутри от наплыва звуков – ну, прямо-таки точный вокальный эквивалент этих вот светлых дредов. Цицерон вдруг почувствовал, что скоро утонет в этих бесконечных музыкальных рекурсиях, в этих бесконечных “закосах” белых исполнителей под черных – а именно в попытках присвоить голос черного бродяги. Негр-попрошайка – наконец-то он стал гвоздем культурной программы! Жаль, Томми до такого не дожил. Наверное, младший из братьев Гоган ни разу в жизни – насколько слышал Цицерон – не ночевал “на улице”. Цицерон задумался: а сколько раз ночевал на улице Серджиус (хоть он и заявляет о своем знакомстве с “Оккупай Филадельфия”)? Вот Лидия – другое дело: Цицерон ощущал запах этой девушки.
Она прекратила терзать свой кусок торта и вступила в разговор.