этим буйным неучам для того, чтобы построить здесь что-то свое. Тут я не испытываю ни малейшего оптимизма.

– Когда-нибудь это произойдет.

– Саида, не вздумай ни с кем, кроме меня, об этом говорить!

– Не волнуйся, – засмеялась Саида. – Монахини и так все знают.

Она неожиданно повеселела и взглянула на меня с беззаботной улыбкой.

– Ты знаешь, что в поселке сейчас ловят партизан? – встревоженно спросила я.

Саида озабоченно кивнула. Она встала, оправила одежду, и глаза ее вдруг увлажнились.

Как-то днем, вернувшись с работы и войдя в дверь, Хосе спросил:

– Сань-мао, ты видела?

– Что именно? – вяло спросила я, вытирая испарину с шеи.

– Садись в машину, – мрачно ответил он и потянул меня за собой.

Он молча вел машину, огибая дома в предместьях поселка. Со стен домов, словно прорвавшая плотину кровавая река, на нас хлынул поток из красных надписей.

– Что это? – остолбенела я.

– Посмотри внимательно.

«Испанские псы, убирайтесь с нашей земли!».

«Да здравствует Сахара! Да здравствуют партизаны! Да здравствует Бассири!»

«Нет Марокко, нет Испании, да здравствует национальное самоопределение!»

«Испанские бандиты! Грабители! Убийцы!»

«Бассири – наш герой! Испанцы, убирайтесь вон!»

Кровавый поток обвинений и угроз, хлынувший с белых стен, захлестнул нас с головой. Несмотря на палящее солнце, мы покрылись холодным липким потом. Это был ужас человека, увидевшего при пробуждении от мирного сна занесенный над собой нож.

– Партизаны вернулись? – тихонько спросила я.

– Им и возвращаться незачем. Все сахрави в поселке и так на их стороне.

– Поселок тоже весь в надписях?

– Даже стены гарнизона расписали за ночь. Непонятно, куда смотрит охрана.

Внезапно нас сковал страх. Стоило мне увидеть по дороге хотя бы одного сахрави, как сердце заходилось от паники.

Домой мы не поехали. Хосе привез меня в кафе на территории своей компании.

Все сотрудники компании набились в тесное помещение и приветствовали друг друга вымученными улыбками. Сонное лето вдруг исчезло без следа. Помимо страха и напряжения на лицах многих читался жгучий стыд от испытанных унижений.

– Скоро сюда явится миссия ООН. Конечно, партизаны хотят поднять шумиху, чтобы любой ценой выразить свою позицию относительно будущего Сахары.

– Я слышал, Бассири получил образование в Испании и даже окончил юридический институт. Он прожил в Испании много лет, почему же, вернувшись на родину, он ушел в партизаны и теперь борется против нас?

– Что будет с нашей компанией? Нам оставаться или уезжать?

– Я свою жену завтра отправляю домой, какой смысл ждать, пока начнется заварушка?

– Говорят, там не только их партизаны. К ним примкнули отряды приехавших из Марокко.

Сбивчивые разговоры то разгорались, то утихали; никто толком не понимал, что происходит, подобно слепцам, ощупывающим слона.

Вдруг какой-то незнакомый испанский детина ударил кулаком по столу, встал, налился краской и, брызжа слюной и размахивая руками, начал свой исступленный монолог, не в состоянии сдерживать ярость:

– Эти молодчики, мать вашу, ни жрать, ни ср…ть нормально не умеют, а все туда же – независимость им подавай! Мы, испанцы, слишком с ними миндальничаем. По мне, раз они смеют нас оскорблять, то мы запросто можем с ними покончить. Тьфу! Каких-то семь десятков тыщ! Взять пулемет да и порешить всех одним махом, делов-то. Как Гитлер в свое время с евреями расправился… – От злости он так выпучил глаза, что они готовы были лопнуть. – Прикончить сахрави – все равно что собаку убить. Да они даже хуже собак, те хотя бы хвостом виляют, когда хозяин их кормит…

Поначалу я была на стороне испанцев, но эти безобразные слова толкнули меня в противоположную сторону. Оторопевший Хосе молча глядел на оратора.

Между тем большая половина собравшихся зааплодировала этому безумцу; со всех сторон послышались одобрительные возгласы.

Детина, сглотнув слюну, поднял стакан с вином и сделал большой глоток. Внезапно взгляд его упал на меня.

– Мы, испанцы – не единственные колониалисты. Вон как китайцы в Гонконге Англию ублажают! Сколько лет уже они у англичан под башмаком! Сахрави о таких вещах не знают, но мы-то знаем!

Не успела я вскочить с места, как Хосе громко ударил по столу, встал и пошел с ним драться. Все уставились на нас. Я изо всех сил вцепилась в Хосе, пытаясь его остановить.

– Обычный невежа, чурбан неотесанный, и охота тебе с ним связываться?

– Ты только послушай, что несет этот ненормальный! – загремел Хосе. – И ты хочешь, чтобы я это так оставил? По его словам, людей, не желающих колониального владычества, нужно просто перебить, как мух? А то, как вы на Тайване противостояли японцам? Об этом ему не известно?

Я стала подталкивать его к выходу.

– Хосе, я тоже против колониализма, но ведь мы сейчас на испанской земле, что тут скажешь? Начнешь драться со своими, тебя же обвинят в отсутствии патриотизма, какая от этого польза?

– Паршивая овца все стадо портит… Неудивительно, что сахрави нас ненавидят, – с горячностью возразил Хосе. – Ни с кем не можем договориться. С той стороны партизаны кличут нас псами, с этой – свои же такое несут, что никакой злости не хватит… О господи!

– Если бы Марокко не пыталось их расколоть, можно было бы все разрешить миром, и они бы не требовали так ожесточенно независимости.

– Миссия ООН прибудет со дня на день. Сань-мао, почему бы тебе не уехать ненадолго? Переждешь эту смуту и вернешься.

– Еще чего? – холодно усмехнулась я в ответ. – Я никуда не поеду. Сколько Испания продержится, столько и я. Даже если испанцы уйдут, я, пожалуй, все равно останусь.

В тот вечер в поселке объявили военное положение. Тревожная атмосфера, как вода, затопила все улицы и закоулки. В дневное время испанские полицейские целились из ружей в прохожих-сахрави, ставили их по одному к стенке и приказывали снимать свои широкие одежды. Вся молодежь давно куда-то исчезла; несчастные старики, моргая, подымали руки, позволяя себя обыскивать. Эти обыски приводили лишь к росту неприязни, пользы от них никакой не было, да и быть не могло: неужто партизаны так глупы, что будут расхаживать, пряча под одеждой оружие, и при этом позволять себя обыскивать?

Я поехала в больницу к Саиде. На проходной мне сказали, что она принимает роды на втором этаже. Поднявшись по лестнице, я сделала несколько шагов, как вдруг навстречу вылетела разъяренная Саида, едва не сбив меня с ног.

– Что случилось?

– Ничего. Пойдем!

Саида потащила меня вниз.

– Ты же должна принимать роды!

Губы ее задрожали.

– Ее семья не хочет, чтобы я принимала роды, – сказала она. – А роды тяжелые. Когда ее привезли, она была при смерти. Стоило мне войти, как