– «Вы» – это не множественное число.

– Ты меня поняла.

– Хорошо, «ты». Ты не мог бы…

– Быстрее!

– Что?..

– Быстрее! – приказал Андрей.

– Какое хамство… – прошептала она. – Ладно, Волков. Ты…

– Еще быстрее, – сказал он, глядя ей в глаза.

– Волков… ну трахни же меня. Трахни меня, Волков.

* * *

«Welcome! Welcome! Welcome!» – бежало впереди бесконечное приветствие.

Андрея толкнули в спину. Процедив «сорри», он отошел от эскалатора и часто заморгал. «Шереметьево». То ли третье, то ли четвертое.

«Шереметьево-4», – мгновенно проявилось в мозгу. Ну конечно, четвертое, как он мог забыть? Только… только вот зачем он здесь находится? Кого-то встречает?

Андрей двинул плечом и обнаружил, что держит в руке чемодан. Не большой и не тяжелый. Возможно, полупустой, с каким-нибудь хламом, который…

Джинсы, белье и три рубашки, купленные наугад.

Правильно, путешествовать налегке свойственно юным бродягам, но не респектабельному джентльмену. Он опустил голову: хорошие туфли и дорогой костюм. Ногам было удобно, хотя обувь казалась слишком большой, явно не его размера.

Сорок четвертый с половиной. – Новая подсказка прозвучала так мягко и естественно, словно Андрей вспомнил то, что давно знал.

– Разве у меня не сорок третий? – прошептал он.

– Заканчивается регистрация пассажиров на рейс «Москва – Найроби», – объявили в зале.

Андрей машинально вернулся к эскалатору и, только встав на ступеньку, понял, что не представляет, куда он идет. Едва эта мысль успела оформиться, как ее сменила другая:

По прилету в Найроби проверить, нет ли слежки, и набрать местный номер 736–049.

Оказывается, он знал и это. Странно: нельзя сказать, что Андрей об этом забыл, однако, чтобы вспомнить, ему потребовались определенные усилия. Как будто необходимая информация хранилась в отдельных ячейках, каждая из которых была закрыта уникальным ключом. Во всяком случае, понять все сразу Андрею не удавалось.

Сойдя с эскалатора, он пошел к столу регистрации и вновь замер.

Он летит в Найроби… Зачем?

Убедившись в отсутствии слежки, позвонить по номеру 736–049, – настойчиво повторилось в мозгу. Что-то похожее на инструкцию. Или даже на приказ.

Андрей растерянно достал билет, но с места не сдвинулся.

Девушка за стойкой приветливо улыбнулась:

– Сэр, если вы летите этим рейсом, прошу вас поторопиться. Регистрация уже закончилась. – Не дождавшись ответа, она посмотрела в свой монитор. – Господин Мамонтов? Пожалуйста, поспешите, все пассажиры уже на борту.

– Я не Ма… – начал было Андрей, но осекся.

Документы выданы на имя Евгения Павловича Мамонтова.

Он поднес билет к глазам, но желтый прямоугольник с красным уголком «VIP» тут же перестал его интересовать. Рука, в которой Андрей держал пластиковую карточку… Эта рука была чужой.

– Я никуда не лечу, – заявил он.

– Сожалею, – отозвалась девушка. – Сдать билет вы можете на первом этаже.

Развернувшись, он устремился к полированной стене.

– Господин Мамонтов, касса возврата внизу!

– Да, да, – пробормотал Андрей, не отрывая взгляда от зеркальной поверхности.

Навстречу ему, размытый и чуть искаженный, шагал мужчина с легким чемоданом. Классическая, как у политика, стрижка и солидный костюм. Очки в золотой оправе без диоптрий. Андрей их не чувствовал, словно давно привык, и лишь увидев в зеркале, сообразил, что смотрит на мир через стекла. Он медленно снял очки, чтобы лучше разглядеть лицо, хотя и так уже знал, что не ошибется. Это лицо Андрей помнил. Да и фигура… У Володи Серого был такой торс, что не скроешь никаким пиджаком.

Андрей остановился возле стены и, отпустив чемодан, приложил к ней ладони. Из зеркала на него смотрел Серый, в этом не было никаких сомнений. Владимир, которого, как и всех, разорвало в клочья, едва Дантист соединил контакты. Разве что окно… Но ведь оно было закрыто, и Серому до него оставался целый шаг. Неужели это возможно – выскочить, пока кто-то нажимает на кнопку?

Помогли рефлексы, приобретенные за время варварских тренировок в диверсионной школе. Оружие он не бросил, а просто разжал пальцы и позволил пистолету выскользнуть из ладони. Пуля уже пошла к своей цели, да это было и не важно: до взрыва он успевал сделать только одно движение. На счет «раз». На счет «два» воздух превратится в огонь, это он понимал. Рядом было окно, и он совершил то единственное, что давало шанс на спасение: он подпрыгнул. Невысоко, но так, что ноги оказались над подоконником. Остальное сделала ударная волна.

Раньше, чем пистолет упал на пол, стекло высыпалось из рам и повисло вокруг гудящим облаком. Сзади давил кромешный жар, наполненный острыми щепками. Пламя влекло тело вперед, а вместе с ним и рой обугленного мусора, который только что считался двухэтажным загородным домом. Осколки обгоняли, а некоторые он обгонял сам, и вся эта кипящая каша впивалась в плоть, проникала под кожу, оставалась там или проходила насквозь, вспарывала мышцы и вены, дробила кости, убивала и убивала его тысячу раз…

Из окна он вылетел фактически мертвым, и пока тело коснулось земли, он успел стать еще мертвее.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем ему удалось открыть глаза. Без толку: он ничего не видел. Где-то неподалеку ревела сирена, и он пополз от нее прочь. Не глядя. Не понимая. Не помня. Он просто полз, и в этом была вся его жизнь.

Второй раз он очнулся уже под утро. Вверху за кронами светили остатки звезд. Желание поесть затмило рассудок, и он дотянулся до какого-то лопуха. Мясистый стебель и влажный от росы лист. Горькая шершавая мерзость, которую он пережевывал левой стороной. Справа язык проваливался, там не было ни зубов, ни десен. Трудно представить, сколько сил потратил покойник, чтобы преодолеть сотню метров до жиденького подлеска. Теперь он жрал траву – долго, пока не затошнило. Когда он встал на ноги, с него чуть на свалились штаны, пришлось перестегнуть ремень сразу на три дырки. Ни грамма жира: симбионты, поддерживая жизнь в теле с разорванным сердцем, сожгли все резервы. Сейчас, получив новое топливо, они вернулись к своей работе.

Он мог двигаться, он уже мог идти. Остальное было не важно.

Многое он вообще не запомнил. Он знал, что доехал до города, но вот на чем… Можно было лишь догадываться, как он добился согласия водителя, а позже – его гарантированного молчания. Обращаться к врачам на имело смысла: они бы ему скорее помешали, чем помогли. Не ему, конечно, а симбионтам. И, вероятно, сообщили бы о странном пациенте – либо в Академию Наук, либо в Госбез. Исполняя долг перед родиной, сдали бы его как нелюдь, как… гада.