Лишь когда темник вместе со своими людьми скрылся во мраке южной ночи, князь пришел в себя и, нырнув к успевшему скрыться в своем шатре Сангре, недоуменно поинтересовался, почему татарин не забрал у Петра гривны.

– А я ему кое-что получше обещал, – безмятежно сообщил тот. – Вот он и клюнул, соблазнившись.

– И что?

– Юрту семиэтажную, онучи бархатные, самую толстую тверскую Гюльчатай и по три ковша с медовухой каждое утро.

– Сызнова шутки шутить взялся, – устало вздохнул Михаил Ярославич. – Ну вот отчего ты не хочешь сказать, на чем ты исхитрился с ним столковаться?

– Если кратко: теперь темник действительно станет мне, в смысле тебе во всем помогать, – посерьезнев, посулил Петр. – Но истинную причину его послушания, ты уж прости, княже, я не скажу. На кресте родительском поклялся, что тайну сию, если он из воли моей не выйдет, никто кроме меня и него не узнает. И как мне ее порушить, сам посуди?

– Опять тайно, – горько усмехнулся князь. – А ты и поверил. Эва, он даже гривен с тебя не взял. Что уж тогда про его подмогу сказывать.

– А для него мое доброе отношение к нему куда дороже жалкого серебра, – заявил Сангре и, заметив скептическую улыбку Михаила Ярославича, заверил: – Поверь, княже, на сей раз я не шучу. Ну-у, почти. Мы ж с ним теперь кунаки, вон, гляди, чем он меня одарил, – и он продемонстрировал изъятый нож, тем самым вновь лишив своего собеседника дара речи.

При виде столь ценного подарка князь изумленно охнул, а вошедший в шатер вслед за Михаилом Ярославичем и стоящий чуть позади него Кирилла Силыч восхищенно присвистнул. После чего они оба вопрошающе воззрились на Петра.

– А ты ему чего взамен? – не дождавшись пояснений, не выдержал наконец боярин.

– Кое-что подороже, – туманно ответил Сангре. – И вообще, давайте вопросы оставим на потом, а то я, пока этого басурманина в твоей правоте убеждал, княже, последние силы истратил, – пожаловался он и, прислушавшись, спросил: – Мне послышалось или правда кто-то неподалеку плачет?

– Черныш, – печально сообщил Михаил Ярославич, пояснив: – Пока ты с темником толковал, брат его Маштак богу душу отдал, – и он вышел, слегка раздосадованный упрямой скрытностью гусляра, но куда больше озадаченный непонятностью происходящего.

Потоптавшись, на выход направился и Кирилла Силыч. Когда боярин открыл полог шатра, тоненький плачущий голос зазвучал еще громче.

Петр нахмурился, проглотил комок, неожиданно подступивший к горлу, и подумал, что во время угощения Кавгадыя увесистыми тумаками надо было добавить пару раз. За Маштака. Ну да ладно. Не догонять же теперь. Еще не вечер, успеется накостылять.

И, спохватившись, что завтра чуть свет вставать, а то мало ли, позовет к себе спозаранку ханская чувырла или этот, как его, Зиндан-Ата, Сангре устало плюхнулся на кошму. Спать, спать и еще раз спать. Но, припомнив недовольное лицо уходившего из его шатра князя, успел поставить себе дополнительную задачу. Завтра или послезавтра надо обязательно найти время и потолковать с Ярославичем. Доверие со стороны князя ему нужно позарез. Во-первых, для….

Но сформулировать мысль не смог, ибо в следующее мгновение отключился – усталость взяла свое.

Поутру Петр решил схитрить. Прикинув, что доспать до нормы можно и одетым, он приготовился к возможному призыву Узбека и вновь удрых, да так сладко, что проспал чуть ли не до полудня, невзирая на обилие дел. Впрочем, по натуре он был «совой», а до темноты, умеючи, можно еще много дел переделать. Если повезет, конечно.

– Сказывают, подле шатра, где покойный Романец лежал, всю ночь собаки выли, – выдал ему последнюю новость Кирилла Силыч, пока он с наслаждением плескался у рукомоя.

Боярин вообще смотрел на него после окончания поединка с Романцом совсем иначе. Нет, он и ранее хорошо к нему относился, но теперь в его глазах плескалось безграничное уважение. У признанного мастера ратного боя, одинаково хорошо умевшего махать сабелькой, держа ее хоть правой, хоть левой рукой, хоть двумя, до сих пор в голове не укладывалось, как это с виду обычный молодой мужик далеко не богатырской комплекции сумел завалить битюга Романца.

Да и поведение Кавгадыя после общения с Петром действительно резко изменилось. О чем они толковали – бог весть, что гусляр посулил темнику – тоже осталось загадкой, но ведь обнимались прилюдно. Да и клинок басурманин подарил такой – табун конский отдать не жалко, и не один.

– И все-таки, на чем ты с нехристем этим столковался? – не выдержал боярин. – Хоть бы намекнул.

– Интересно? Ладно, намекнуть могу, но чур не переспрашивать, – Кирилла Силыч охотно закивал, и Петр выдал: – Понимаешь, найти компромисс – хорошо, но компромат – куда лучше, и я его таки нашел. – И пока боярин чесал в затылке, гадая, что означают загадочные слова, сам поинтересовался: – А как долго наше пребывание тут продлится? Узбек что – решил русских князей к степному укладу приучить?

– Покамест суд не завершится, а уж там – как хан повелит. Выигравшего судилище, скорее всего, отпустит, али…

– Выигравшего, – задумчиво повторил Сангре. – А проигравшего?

– А енто смотря какая вожжа под хвост ему западет, – пояснил боярин. – Ну и глядя на то, кто кого одолеет. Хотя чего уж тут глядеть. – И он посетовал: – Покамест худо нашему князю приходится. Стаей обступили, ровно волки косолапого.

– Кстати, насчет стаи, – спохватился Петр. – Огласи весь список, пожалуйста. А то, как я погляжу, духовник княжеский, вместо того чтоб напомнить кое-кому о том, что лжесвидетельство – смертный грех, бубнит целыми днями что-то несуразное и трудновыговариваемое.

– Ты отца Александра не замай, – сурово предупредил боярин. – Сей священник зело начитан, и из разных святых книг в превеликом множестве изрекает истины для укрепления духа Князева перед тяжкими испытаниями.

– Хорошо устроился парняга. И это вместо того, чтоб попытаться в меру сил предотвратить сами испытания, – вздохнул Сангре и пробормотал: – Ладно, придется самому в проповедники податься….

– Чего сказываешь? – не расслышал боярин.

– Это ты мне должен сказывать, – поправил его Петр. – Ну-у, про стаю. Вожак мне известен – Юрий Данилыч. А за остальных волчар просвети, будь ласка. И заодно поделись предположениями – почему они подались в лжесвидетели? Сдается, причины-то разные у каждого.

– Да тебе-то оно к чему?

– Знать хочу. Вдруг получится убедить, чтоб по правде поступили.

– Их-то? – усмехнулся Кирилла Силыч. – Ну да, так они и прислушались. Мыслится, крепко их всех Юрий прижал – не достучаться до совести, как ни тщись. К примеру, взять князя Федора Давыдовича, что в Галиче Мерьском ныне сидит. Платить ему в Орду нечем, вот его московлянин недодаденными гривнами и прижал. Дескать, ежели скажешь, будто ты гривенки для хана передал тверским людишкам, получится, вины на тебе нет. Стало быть, и карать тебя Узбеку не за что. Вот он и рад стараться.