Ночь не останется здесь,

Я никогда, никогда не умру.

Бетонным тучам меня

Не поймать, не согнуть.

Помаши мне рукой –

Я отправляюсь в мой путь…

Ирина замирала у двери, слушала, мысленно помогала.

Помогать хотела и делом, тем главным делом, для которого природа создала её женщиной. А Вэл вряд ли в ней сильно нуждался. Да, спали вместе, но почти всегда именно спали – лежали рядом.

Сначала она объясняла себе: он всё-таки болен, истощён; потом поняла: как женщина она ему неинтересна. Иногда случалось, мужчины без этого долго не могут, но происходило без страсти, без россыпи поцелуев. Это напоминало онанизм, в котором собственную руку заменяет другой человек.

Тогда и стала себя убеждать, что секс – не главное. Они ведь родные. Не по крови, а по чему-то большему. Секс только принижает, грязнит эту их высокую родственность. Убеждала, понимая, что обманывает. Секс в таких отношениях необходим: мужчина и женщина примерно одного возраста не могут быть только друзьями, их должно влечь друг к другу. Если они это влечение по одной из многих причин подавляют, это, наверное, правильно, а если кто-то из двоих его не испытывает, то это не дружба. Признательность, благодарность, симпатия, но не дружба. Вэл не испытывал.

Наутро после близости он был мрачен, стеснялся её, почти весь день проводил в комнате. Зато когда просто спали рядом, поднимался бодрым, приветливым, весёлым. Они завтракали, шутили, Вэл рассказывал забавные случаи из гастрольных кочеваний, а потом шёл к себе и занимался на тренажёре или мучил – опять же его словцо – гитару. Но вечером делался раздражительным, явно томился, не находил себе места. И в итоге ложился к ней в кровать.

В конце зимы стал выходить из дома. Сначала – вместе с Ириной, затем – один. Сидел на скамейке, как старичок, гулял по детской площадке, делал одно, другое подтягивание на турнике.

В середине апреля первый раз поехал в центр. Ирина хотела его сопровождать, он отказался:

– Не надо. Я на такси. Постою на Плотинке, погуляю там…

Вернулся тихий, но светящийся радостью, будто выполнил трудную необходимую работу, прошёл сложное испытание.

Перед сном объявил:

– С пятницы начинаем репать.

– Правда? – Ирина прижалась к нему. – Классно!

Да, она была рада. Искренне рада. И одновременно испугана; в голове застучало как метроном: «Ну вот. Ну вот. Ну вот».

Ну вот и заканчивается их жизнь вместе. Вдвоём. Вэл вырос – окреп – и готов вылететь из гнезда. Хорошо если круг сделает перед тем, как исчезнуть.

«Куда он исчезнет, – с горьковатой усмешкой, но усмешкой там, за губами, внутри, успокоила себя. – В городе останется, и всё продолжится, как до аварии».

Наверняка продолжится. Он будет поблизости. Но нынешний, её домашний Вэл исчезнет.

И через недели две случилось. Надо же было совпасть им на том перекрёстке Ленина и Мамина-Сибиряка. Хоть и центр, но Ирина без машины не бывала там ни разу за последние годы – не её маршрут, – и вот оказалась. «Ниссан» сдала на переобувку, смену масла, диагностику после зимы, а сама решила проверить, так ли хорош новый маникюрный салон, который все хвалили.

Маникюр ей понравился, и ещё мелькнула мысль, что Вэл заметит, похвалит. Шла такая радостная к трамвайной остановке – давно не каталась на трамвае. Тепло было, хорошо. И тут увидела Вэла и девушку.

Сначала подумала, что та самая Ольга. Тоже светлые волосы, тонкая фигура, отшлифованное личико… Нет, эта была моложе, взгляд наивный и счастливый, щёки пухлые и тугие, как бывает только в юности. И у Вэла счастливый взгляд. Он что-то увлечённо сыпал, быстро-быстро, без всякого усилия. Ирине он никогда вот так ничего не рассказывал – даже шутки, забавные ситуации всё равно получались у него с пробуксовкой. Она объясняла это травмами, слабостью.

Они выходили с бульвара на перекрёсток, а Ирина двигалась им наперерез.

Сейчас Вэл оторвёт от этой взгляд – нужно ведь будет переходить улицу – и наткнётся на неё. Ирина резко развернулась, встала к ним спиной. Сделалось странно неловко, точно это она совершила плохое и её сейчас поймают… Да, он вполне может решить, что следит. А она не следит. Случайно. Или это судьба такая – получать удары на улице: тогда про манок услышала от шедших рядом тёток, теперь это…

Не заметил, прошли мимо, перебежали на красный свет через Ленина, повернули направо в сторону Исети. Там, на набережной, сейчас много людей. Много счастливых людей. Гуляют после рабочего дня. А она… Она одна снова.

Вэл пришёл домой вечером. Не поздно, часов в девять. Сперва выглядел обычно, но, кажется, заметил что-то в Ирине, изменился.

– Слушай, я сказать хотел… – Присел к столу на кухне, за которым она пила чай, а вернее, делала вид, что пьёт: нужно было показать, что у неё всё хорошо – заварник с цветочками, джем, печенюшки в вазочке; бергамотом пахнет, клубникой…

– Да? – Она изобразила удивление. – Что-то случилось?

– Да нет, не случилось… Мне просто… – Вэл мялся, скулы подрагивали от желания и боязни произнести важное; ей вспомнился он тот, в реанимации, скулы у него подрагивали так же, но тогда от отсутствия сил, физических сил. – В общем, пора мне, Ир. Извини, ухожу, в общем. Пора.

Встретились взглядами. Его глаза просили: «Можно?» Её – она хотела верить – были спокойны. Мудры. Внутри, конечно, клокотало, но как-то не очень. Она думала, будет больнее, будет так, что не сдержится… Нет, сдержаться не требовало больших усилий… Может, если бы он не сказал этого, а пошёл играть на гитаре, вечером лёг с ней рядом, она бы взорвалась, превратилась в визжащую бабу. А может, и нет.

– Знаешь, я с девушкой познакомился… У нас, – Вэл заторопился, – у нас не было ничего. Да. Но я… я влюбился, по ходу… Нет, не в этом дело. Пора просто. Извини, Ир.

«По ходу» вставил наверняка специально. Мог бы другое слово подобрать, но выбрал это. Из тусовочного лексикона. «По ходу», «в натуре», «кайфово»…

– Понимаешь, Ир?

– Да, я понимаю. – Она услышала, что голос у неё деревянный; кашлянула, кивнула на чайник: – Будешь?

– Не хочу… Я тебе очень благодарен, Ир. Очень, без дураков! Если б не ты… Я тебе песню посвящу – я уже начал писать. Девушка со струной. Это ведь метафора целая… Ир… Спасибо тебе.

Он взял её руку, сжал в своей и отпустил.

– Я пойду.

– Конечно.

– Да?

Её развеселило это детское «да?», и давящее на плечи, сгибающее спину в горб свалилось.

– Володя, что ты спрашиваешь? Как маленький. Можно, конечно. Я рада, что ты здоров. Что вернулся. Мне было хорошо эти месяцы, точнее, мне это было нужно. Я поняла, что я сильная.