Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выросла в Нью-Йорке, отучилась на врача, после пары лет работы прокляла американскую систему здравоохранения, с всевластием страховщиков и фармацевтических компаний, переехала в Азию.
Американцы всегда казались Андрею скучноватыми, слишком довольными, без ярости и грусти, придающих глубину характеру.
Но Феникс разрушила его стереотипы – у нее и того и другого было в избытке. Она ругала США похлеще, чем ругают бывший Союз русскоязычные эмигранты. Жаловалась на ужасные школы, дебилизацию населения, всепроникающий белый расизм и мужской шовинизм.
Смысл большинства ее обид был Андрею непонятен – он на той стороне океана не бывал и тамошними реалиями не интересовался. Но эмоции были настоящие, очень ему близкие.
«И у нее, и меня в душе своя война, – думал Огневский, – это нас объединяет. А кто за что воюет, похоже, не так уж и важно…»
Больше всего его тронули рассказы о том, как она работала когда-то медсестрой скорой помощи в так называемых Projects – черных трущобах Нью-Йорка, где огнестрельные и пулевые ранения были самым обычным делом.
– Вот уж похудела я тогда, – грустно улыбалась Феникс, – после каждой смены долго еще есть не могла… Когда чувствую, что совсем силы кончаются, запихну в себя полплитки шоколада, запью стаканом воды – и нормально.
Так встретились и остались вместе два озлобленных, страдающих, страстных человека.
Пресловутой «африканской страсти» или какой-то особой «романтики» в их отношениях не было. Были прямота, теплота и взаимное уважение. Этого оказалось достаточно.
– Опять твои проклятые тренировки? – спрашивает Феникс, глядя на его помятую физиономию. Огневский успел переодеться, они сидят в модно обставленной крохотной кухне и пьют чай. Феникс была в этом деле знатоком, вот и сейчас она принесла какой-то хитрый улун из гор Юньнани, ферментированный по некой тайной технологии.
Андрей только виновато кивнул, потирая одну из больших шишек на голове.
– Doosha, – серьезно говорит Феникс. Так она произносила «Дюша», и Андрею очень нравилось, звучало почти как «душа». – Ради всего святого, прекрати уже эту дикость. На тебе живого места не осталось. Просто боевые искусства – пожалуйста, это даже полезно, но такое… Куда они тебя на этот раз били?
– По голове… – ответил Андрей.
Уже несколько месяцев Огневский погружался все глубже в тонкое искусство страдания.
Датун-шифу, «учитель Большой Боли», был сухим стариком, очень высоким по китайским меркам. С Андреем они познакомились случайно – оба были завсегдатаями в маленькой харчевне, где был отличный суп из акульих плавников. Двое постоянных посетителей стали здороваться, потом разговорились, а когда оказалось, что этот старый китаец – мастер некоего очень редкого направления ушу, Андрей стал живо интересоваться.
Но старик рассказывать не спешил, а когда он наконец пал под натиском, то Огневский, уже много всякого в Китае повидавший, был поражен.
Старый Вэй преподавал датун-шу – «искусство Большой Боли». Суть его состояла в том, чтобы учиться терпеть физические страдания во всех возможных проявлениях.
Сама по себе работа с болевыми ощущениями – вещь в боевых искусствах обычная. В Китае есть школы, адепты которых весело лупят друг друга дубинами по почкам, с размаха бьют ногами в пах, и благодаря своему мастерству ничего не чувствуют, превращая плоть в живую броню.
Андрей видел это собственными глазами, даже по приглашению одного из мастеров сам долбанул его пару раз, качественно, в полную силу. Удары были такие, что и опытный боец не устоял бы, а китаец только хитро улыбался, даже не поморщился.
Но среди подобных практиков старый Вэй был вроде еретика. Он считал неверным избавляться от боли.
– Полностью это сделать невозможно, – говорил он, – жизни не хватит натренироваться так, чтобы защититься от всех видов ударов. И даже тогда осталось бы страдание от болезней, и страдание ума от несовершенства Вселенной. А главное, боль – это важнейшая часть жизни, это великий учитель. Отказываться от нее неразумно и вредно. Боль нужно принять, – учил Вэй, – прочувствовать, постигнуть, изучить. Тогда ты перестанешь ее бояться, постепенно даже научишься ей управлять. Тогда ты станешь неуязвим.
Андрей, для которого проблема боли всегда стояла очень остро, стал напрашиваться в ученики, но Вэй долго сомневался.
Он учил только тех, кто был уже очень хорошо знаком с болью, и Огневскому пришлось описать немалую часть своей жизни, прежде чем тот впечатлился и дал согласие.
Начались тренировки. А как осваивают Датун-шу? Да так же, как все прочие боевые искусства, – постоянным повторением.
И вот теперь Огневский ходил весь в синяках и шишках, кое-где забинтованный. И если в офисе, под костюмом, еще можно было скрыть часть повреждений, то от возлюбленной ничего не спрячешь.
– Вы уже до головы дошли?! – восклицала Феникс. – Doosha, бросай это безумие. Разве не ты пару лет назад лечился от ранения в голову? Твой китайский БДСМ доведет до новой травмы!
Андрей пытался возражать:
– Если правильно работать мышцами, принимая удар всем телом, правильно дышать и направить энергию цы в место удара, никакой травмы не будет. Ты не поверишь, сколько всего я уже могу принимать без серьезных повреждений. Раньше я бы помер оттого, что мы вчера целый день практиковали!
– Нет у тебя там никакой «энергии цы», – сердилась она. – Я доктор медицины, диплом показать? У тебя там только хрупкий свод черепа, а под ним мозг, от которого скоро ничего не останется!
– Пойми, беби, это мне очень нужно. Овладеть самой болью – это ключ к такой невероятной силе, к неуязвимости! А еще… – Он замялся, подбирая слова. – Есть что-то захватывающее там, в глубинах боли, на самом краю… Один наш поэт сказал: «Все, все, что гибелью грозит…»
– Чертов сумасшедший русский, – перебила его Феникс, не впечатлившись попыткой пересказать Пушкина по-английски. – Давай хоть обработаю твои ранения по-человечески…
Через пару месяцев она его таки убедила, да и правда – тело Андрея начало сдавать под постоянными ударами. А потом, еще где-то через полгода, она от него ушла. Без ругани и драмы, прямо и просто, как все, что она делала. Стала встречаться с сорокалетним лысым французом, тот, наверно, умел создавать романтику, которой ей не хватало с Андреем.
К такому удару даже старый Вэй не готовил.
Тяжело страдающий Огневский вернулся к учителю, тот понимающе покивал головой, и битье возобновилось. Тело опять начало протестовать, потом научилось-таки терпеть и со временем окрепло. Так что Андрей, хоть и с трудом постигал странную философию Вэя, стал выдерживать телесные повреждения гораздо лучше, чем раньше.
Всего он проучился у датун-шифу чуть больше двух лет, до самого отъезда из Китая. Неуязвимым властителем боли он не стал, но кое-что все-таки освоил.