Отношения с болью у Огневского были особенные. Тело и разум реагировали на нее не так, как у большинства людей. Боль вызывала не страх и даже не гнев, а какую-то грусть и досаду. Видимо, в глубине души у Андрея жил маленький Толстой, искренне веривший в безусловную любовь всех ко всем. Но мир посылал ему в ответ пули и лезвия. Это было обидно.

А еще боль всегда была для Андрея главным топливом, главной причиной взять себя в руки и что-то сделать. Вот и сейчас, хотя в углах глаз выступили слезы, а из горла вырвался рычащий хрип, сознание на миг обострилось, исчезли дрожь и головокружение, оставшиеся после взрыва. Мир снова стал четким и ярким.

Огневский рванулся в сторону, уходя от добивающего удара ножом. Клинок «Питерса» со скрежетом врезался в кирпичную стену.

Андрей понимал, что наступившая ясность – всего на несколько секунд. Что-то нужно срочно делать, и в обострившемся сознании мелькнуло быстрое, странное воспоминание. Тонкие, но удивительно сильные пальцы Маши, сжимающие сгиб его правого локтя, там, где сейчас смешались и бурлят две боли.

«Сделай ему вот так».

Полшага вперед, к противнику, и один в сторону, чтобы сразу не нарваться на нож. Правая рука вся горит, но левая еще в порядке. И вот под кистью уже тонкая ткань рукава «Питерса», мокрая от пота. Андрей сжал со всей силы, для верности ухватил под локоть второй рукой, несмотря на боль. Навалился всем весом.

«Нащупаешь там шарик – и жми, пока не лопнет», – вспомнил он слова Маши. Никакого шарика Андрей не почувствовал. Он просто давил и давил со всей силы.

Боевик явно не ожидал такого странного хода, широкий лоб рассекла морщина, но свободная рука уже подняла нож. Положение не самое удобное, зато теперь наемник может бить прямо в шею…

Вдруг рука противника, сжатая кистью Андрея, задрожала, потом Игорь задергался, как в лихорадке. Он странно выгнулся, закинув голову назад, и страшно, сдавленно закричал.

Огневский подумал, что в первый раз слышит его голос.

«Питерса»-Игоря крутило секунд десять, а потом он обмяк и повалился на грязный асфальт, словно мертвый. Ошарашенный Андрей наклонился к нему, нащупал пульс – живой, просто без сознания.

«Я забочусь о тебе», – вспомнил он слова бывшей невесты. Что это еще такое? Почему? Ай да Маша… Нет сил ломать над загадкой и без того мутную голову.

«Если доживу до завтра, свяжусь с ней и все выясню», – пообещал себе Огневский, сковывая руки и ноги Игоря одноразовыми наручниками. Противник хоть и лежит как мертвый, но все-таки дышит, а значит, еще опасен.

А потом пришлось забыть про все вокруг, даже про поверженного врага, над которым вроде бы принято торжествовать. В жизни после победы обученный боец занимается менее пафосными, но более важными вещами.

В следующую пару минут для Андрея существовал только индивидуальный перевязочный пакет, который ему, как и всем бойцам, выдал Нынг перед операцией.

Нужно было залататься, пока не истек кровью. Огневский сорвал с пояса подсумок, дрожащими руками расстегнул молнию, стал вскрывать стерильные упаковки. Головокружение уже вернулось с удвоенной силой. Стоя на коленях, он, как смог, обработал и перевязал рану в боку.

– Чё спирта-то не положили?.. – пробурчал, вставая, держась за больное место.

Мир плыл и качался.

– П-первый, от-тветь… – запинаясь, проговорил Огневский в рацию. – Я с задней стороны здания. Ранен, но в безопасности. Как вы?

В ответ зашипело.

– Окей, кхап, – послышался голос Нынга. – Встретили сопротивление, подавили. Идем к тебе, держись.

– Можете уже не торопиться… – усмехнулся Андрей.

Пришлось опереться об стену, в ушах гудело.

А в следующий миг в голове словно взорвался фугас – так стало больно. Глаза залило белым.

«Удар в висок», – успел подумать Огневский.

Тот же самый, каким он совсем недавно хотел отключить «Питерса».

Потом белое в глазах стало черным, и сознание погасло.

Время перестало существовать. Поэтому невозможно сказать, как долго Андрей находился в этой темноте. Но вот время возникло и потекло снова, темнота перестала быть сплошной, начала медленно синеть. В ней загорелись мутные разноцветные огоньки, проступили длинные прямоугольные формы.

Андрей сразу понял, где он и когда, – Китай, особый автономный район Гонконг, пять лет назад. Пожалуй, лучшее время в жизни.

Еще манят и удивляют чудеса Азии, еще увлекает ответственная работа, а в многоязычной международной толпе, населяющей этот «Лондон Востока», можно забыть про войну и уголовное преследование в родной стране.

Огневский лежит на диване, в усталости и полудреме, смотрит на город в панорамное окно. На прямоугольниках небоскребов загораются огни, отражаясь в гладкой воде бухты Виктория. Джунгли, подступающие прямо к фешенебельным улицам, окутываются туманом.

Над лучшим городом мира, соединившим яркость Востока с комфортом Запада, сверхсовременную цивилизацию – с горами и лесом, сгущаются сумерки.

Вставать не хочется, но кто-то настырно звонит в дверь.

Андрей поднимается – ох, как раскалывается голова! Надев шелковый халат с драконами – купил недавно в Пекине, шик! – идет, слегка покачиваясь, в прихожую.

Топать недалеко. В этом муравейнике дороже всего стоит пространство, и даже апартаменты бизнес-класса, за которые компания платит кучу гонконгских долларов, по метражу не больше двушки в хрущевке.

Открывает дверь. Несколько мгновений на него смотрят огромные карие глаза на темном лице.

– Gosh, baby, you look like shit! [О Господи, милый, как ты херово выглядишь! – англ.]

За эту прямоту, редкую на Западе открытость в чувствах и выражениях, он ее и любил.

Они познакомились пару месяцев назад, когда начальство Андрея решило оформить всем работникам корпорации какую-то очень мудреную страховку. Его, как зама начальника по безопасности, отправили этим заниматься – договариваться с одной из крупных страховых компаний.

Андрей никогда не был переговорщиком, но у него, как ни странно, получилось сойтись на хороших условиях. А заодно завести очень нежные отношения с одной из работниц страховщика.

Ее звали Феникс.

В семьях черных американцев все реже давали новорожденным привычные в США англосаксонские имена. Зачем называть детей именами тех, кто в цепях привез твоих предков в Америку, чтобы продать в рабство? Но и исконные, африканские имена тоже как-то не особенно прижились.

В итоге многие родители стали выбирать красивые слова из истории и мифологии, а иногда вообще выдумывали новые, лишь бы звучало приятно. Так подруге Огневского досталось имя мифической огненной птицы, и оно ей весьма подходило.

Феникс была из набирающего силу сословия internationals, «международных людей», которые по многу лет живут в разных странах, меняя места работы.