Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я вовсе не собиралась умирать. Я собиралась покинуть помост. Дверца кареты была широко распахнута, и Жермен уже занес ногу, чтобы подняться внутрь. Отчаянно размахивая мечом, я перепрыгнула через ограждение помоста и шлепнулась на мерзлую землю. Прыжок был довольно неудачным, но не настолько, чтобы погибнуть от рук караульного, посчитавшего меня легкой добычей. Ошибочное предположение стоило ему развороченных кишок.
– Затея не стоит риска! – услышала я слова Арно.
Это было требованием остановиться. Целый отряд людей Жермена окружил помост, создав преграду между мной и…
Их хозяином. Жермен влез в карету и с силой захлопнул дверцу. Кучер дернул поводья, лошади мотнули головой, поджилки их ног напряглись, и карета стремительно рванулась с места.
Я мысленно выругалась.
Противники никуда не делись, и я собралась продолжить сражение.
– Нет, Элиза, – сказал неожиданно появившийся Арно, хватая меня за руку.
Вереща от досады, я оттолкнула его руку. А люди Жермена двигались на нас, чуть подавшись вперед, с мечами наготове. В глазах – полная уверенность, что они вот-вот нас схватят. Они уповали на численное превосходство и силу. Я оскалила зубы.
Черт бы его подрал. Черт бы подрал этого Арно!
Он снова схватил меня за руку и потащил в самую глубь толпы, расталкивая ошеломленных зевак и оставляя наших противников позади.
Мы не останавливались, пока не покинули площадь и не достигли улочки, где вокруг не было ни души.
– Ты понимаешь, что мы его упустили? – накинулась я на Арно. – Он сбежал. Это был наш единственный шанс…
– Это еще не конец охоты, – возражал Арно.
Чувствуя, что меня нужно успокоить, он добавил:
– Мы найдем другую тропку…
Во мне все бурлило.
– Ничего мы не найдем! Мы его спугнули. Думаешь, он настолько беспечен и не понял, что мы наступаем ему на пятки? У тебя был шанс оборвать его жизнь, а ты дурацким образом тратил время…
Арно покачал головой. Он явно был другого мнения.
– Я спасал твою жизнь.
– Не тебе ее спасать.
– О чем ты говоришь?
– Я готова умереть сама, только бы погубить Жермена. Если у тебя кишка тонка мстить… тогда я обойдусь без твоей помощи.
Да, дорогой дневник, так я и сказала. И сейчас, когда я заканчиваю описывать события этого дня и раздумываю над злыми словами, которыми мы обменялись, я не жалею о сказанном. Так я думала в тот момент, так я думаю и сейчас.
Возможно, его верность моему отцу была не настолько велика, как он утверждал.
Нет, мне его помощь не нужна.
Это назвали революционным террором.
«Врагов революции» отправляли на гильотину десятками: за противодействие революции, за утаивание запасов зерна, за помощь иностранным армиям. Нынешние вожди объявили гильотину «национальной бритвой», и она трудилась без устали, «сбривая» на одной только площади Революции по две-три головы ежедневно. Франция затаилась в страхе. Угроза попасть на гильотину витает едва ли не над каждым.
Теперь о событиях, имеющих большее отношение ко мне: орден ассасинов ополчился на Арно.
– Его изгнали, – сообщил мистер Уэзеролл, держа в руке письмо.
Когда-то мой наставник гордился своей обширной сетью осведомителей, от которой остались жалкие крохи. Долгое время он вообще не получал никаких сведений. И вот…
– Кого изгнали? – не поняла я.
– Арно.
– Понятно.
– Делаешь вид, что тебе все равно? – улыбнулся мистер Уэзеролл.
– Мне действительно все равно.
– Так и не простила его?
– Однажды он мне поклялся: если ему выпадет шанс, он этот шанс ни за что не упустит. И ему выпал шанс, который он прохлопал.
– Он был прав, – сказал мне как-то мистер Уэзеролл.
Похоже, мой наставник высказал то, что занимало его мысли.
– Как вы сказали? – спросила я.
Добавлю: спросила грубым, раздраженным тоном. Напряжение, возникшее между мной и мистером Уэзероллом, сохранялось неделями, если не месяцами. Наша жизнь свелась к состоянию «быть тише воды ниже травы». Мне хотелось выть от досады и отчаяния. Каждый день я думала только о том, чтобы найти Жермена раньше, чем он найдет нас. Каждый день проходил в напряженном ожидании писем. (Наши «почтовые ящики» постоянно менялись.) Мы жили с сознанием, что ведем бой, обреченный на поражение.
Я негодовала, вспоминая, как близко Жермен находился тогда от меня и моего меча. Мистер Уэзеролл тоже негодовал, но по иной причине. Вслух он об этом не говорил, но я знала: он считал меня слишком вспыльчивой и порывистой. По его мнению, мне следовало готовить заговор против Жермена, дожидаясь благоприятного момента. Словом, действовать так, как действовал сам Жермен, готовя узурпацию власти в ордене. Мистер Уэзеролл упрекал меня в том, что я думаю не головой, а мечом, говорил, что мои родители никогда бы не стали действовать столь поспешно и безрассудно. Стремясь меня урезонить, он использовал любую зацепку. Теперь такой зацепкой стал Арно.
– Арно был прав, – сказал мистер Уэзеролл. – Тебя бы убили на месте. С таким же успехом ты могла бы перерезать собственное горло.
Я вздохнула, вложив в этот вздох все свое отчаяние, и с нескрываемым презрением оглядела комнату, в которой мы сидели. Там было тепло и уютно. Казалось бы, она должна вызывать у меня такие же чувства, но я ощущала ее тесной, переполненной каморкой. И комната, и вся хижина символизировали мое бездействие.
– Что же, по-вашему, я должна сделать? – с вызовом спросила я.
– Если бы ты и вправду любила орден, наилучшей твоей стезей стало бы установление мира. Готовность служить ордену.
Я даже рот разинула от удивления.
– Капитулировать?
– Не капитулировать, а устанавливать мир. Вести переговоры.
– Но они – мои враги. Я не могу вести переговоры с врагами.
– Элиза, постарайся взглянуть на это под другим углом, – напирал мистер Уэзеролл, пытаясь достучаться до моего сознания. – Ты готова идти на мировую с ассасинами, но отказываешься вести переговоры с собратьями по ордену. Со стороны это выглядит странно, согласись.
– Не ассасины убили моего отца, – прошипела я. – Вы считаете, я должна пойти на перемирие с его убийцами?
– Боже, и она еще думает, что тамплиеры и ассасины способны поладить! – всплеснул руками мистер Уэзеролл. – А если они поведут себя так же, как ты? «Я жажду мести, на последствия мне плевать». Как тебе такое?
– На это понадобится время, – нехотя призналась я.