– Следующую волну чего?

– Убийц. Разрушителей. Пожирателей.

Будьте трезвы, не спите! Ваш противник, дьявол, бродит, как лев рыкающий, ищет, кого сожрать. Последние слова Бернарда на его посмертной записи.

Внезапно мне стало тесно в крохотной кухне, как будто ее стены начали сдвигаться.

– Ерунда какая-то. Да Бернард не знал даже, кто его отец. Его мать никогда об этом не говорила.

– Как ты думаешь, почему?

– Скорее всего, потому, что и сама не знала.

– Или потому, что отлично знала.

Меня охватил гнев.

– Так что, теперь я должен поверить, что среди нас под видом людей ходят демоны, и именно они в ответе за все зло на свете? Не мы, не человечество, а демоны? Все из-за них? Что дальше, садовые гномики? И дай-ка угадаю, отцом Бернарда был сам Дьявол, так? Бернард у нас, значит, ребенок Розмари? Да ладно! Херня это. Я уже сказал: я тут не в игры играю. Мне нужны ответы, а не гребаные сказочки из темных веков.

– О-о-ой, большой сильный мужик требует ответов! – Клаудия притворно поежилась. – Ты сам ко мне пришел, помнишь? Сам начал рассказывать о своих снах и видениях. Сам хотел знать правду. Так что слушай внимательно, придурок. Я ни разу не сказала, что кто-то, кроме людей, виноват во всем плохом, что есть в мире. Но люди выбирают, принимают решения, ясно? Искушения повсюду, и как только выбор сделан, на людей начинают влиять определенные силы. Силы, которые существуют на самом деле. И хорошие, и плохие. И они вечно друг с другом воюют. Они в нас самих и повсюду вокруг – и ты сам это знаешь. Мы все знаем, потому что слышим голоса в голове, шепот – и просто учимся не обращать на них внимания, отмахиваемся, придумываем ярлыки вроде «сознания». Так устроен мир, Платон. И этот, и потусторонний.

Я провел рукой по промокшим от пота волосам.

– Господи, я так запутался…

– Этим-то и питается зло. Замешательство. Заблуждение. Неуверенность. Хаос. И чем дальше заходишь – тем хуже. Зло становится все сильнее и иррациональнее, потому что во мраке ничто не имеет смысла. – Клаудия сунула в рот новую сигарету. – Добро пожаловать во взрослый мир, засранец.

– Я знал мать Бернарда, – с нажимом проговорил я. Крошечные бикини и коротенькие полотенца, они вечно соскальзывают, сползают, падают – а под ними гладкая, поблескивающая от крема загорелая кожа. – Я знал Линду. – Комната наверху у лестницы, ее спальня: кровать у дальней стены, разномастные тумбочки по обеим сторонам изголовья, переполненные пепельницы и пустые бутылки. – Она была чудаковатой, но… – Повсюду валяется или рассована по пластиковым корзинам одежда, как будто ее небрежно раскидывали вокруг; гладильная доска у одной стены, туалетный столик с зеркалом и платяной шкаф – у другой, – …совершенно безобидной. – Губная помада и косметика, маленькие бутылочки с лаком, одеколоном и дезодорантом, баночки с мылом и порошками звякают, ударяясь друг о друга. – Я знал ее, – снова сказал я.

– Ты и Бернарда знал, а что толку? – Клаудия явно понимала, что я пытаюсь припомнить прошлое и не расклеиться при этом окончательно, но я не мог определить, хотела ли она помочь или только усугубить ситуацию. – Она привела его на свой путь невинным ребенком. «Наша маленькая тайна, договорились?» То, о чем не станешь рассказывать даже лучшим друзьям, потому что тебя никто не поймет. Постепенно она соблазнила его на зло. Не правдой, а ложью и святотатством, замаскированными под любовь и доверие. Ей не нужно было делать что-то еще, что-то объяснять или рассказывать о том, кто он такой и что должен делать. Она просто повернула его в нужном направлении и отпустила, понимая, что такое начало заранее определило его судьбу – как ее ни назови, что он сам найдет дорогу дальше. Именно так она и поступила. – Клаудия посмотрела на меня с выражением, похожим на жалость. – Я навидалась девиц вроде Линды – более чем достаточно. Секс, наркотики и рок-н-ролл, а немного дьявольщины для остроты – почему бы и нет, это модно и совершенно безобидно, да? Я видела церемонии, групповые изнасилования, чтобы сломать сучек вроде нее. Отцом мог стать кто угодно – что угодно, но это не важно, потому что за всем этим стоит чистое зло. Дурам некуда деваться: еще ничего толком не понимая, они вляпываются по самые уши. А когда все кончено, остается лишь тот же улыбчивый Дьявол. К тому времени Линда не была святошей. – Она вытащила изо рта незажженную сигарету. – Но я не рассказала о ней ничего нового, правда же?

Постучи один раз и входи. Я закрыл глаза и вновь увидел перед собой лестницу, площадку на втором этаже и открытую дверь по правую руку; услышал, как позвякивают на столе склянки, как изголовье ударяется в стену, сотрясая всю комнату. И почувствовал тошноту, все мои внутренности скрутило, как будто кто-то сунул руку мне в кишки по самое запястье и стал перемешивать их, скручивать и дергать, превращая все в осклизлую кровавую кашу.

– Нет, – негромко ответил я. – Ничего нового.

– Мрак обожает отрицание. Разбитые и похороненные воспоминания.

– Так значит, с этого все началось? – спросил я. – С его матери?

– Где она была, когда забеременела? – спросила Клаудия. – И куда отправился Бернард, когда якобы поступил на службу? В Нью-Йорк. Думаешь, это совпадение? Может быть, он отправился повидаться с той же компанией, с которой водилась его мамаша, когда забеременела? Может быть, для него это было возвращением к корням? Может, именно там он и научился тому, что у него так хорошо получалось в конце? – Клаудия сунула сигарету за ухо. – Там случалось много убийств, особенно в те времена – самые разные истории… Разрушители ходили по улицам. Заливали их кровью. Это им и нужно, они хотят, чтобы кровь лилась по улицам потоками. Все движется по кругу, и с каждой волной приходит разрушитель, зверь. Остальные отходят на задний план, погибают или пропадают. Раз! – как будто их и не было.

– Как же так, – сказал я. Духота давила так, что мне было трудно дышать. – Он напал на Джулию Хендерсон, когда ему было тринадцать, ничего не делал пять или шесть лет, а потом отправился в Нью-Йорк и внезапно стал серийным убийцей?

– Откуда ты знаешь, что он ничего не делал эти пять-шесть лет?

– Даже если он натворил что-то еще, о чем мы не знаем, он отправляется в Нью-Йорк. Может быть, эти – кто уж они там – люди, с которыми путалась его мать, подучили его и как-то помогли, но ни с того ни с сего он начинает убивать, за год зарезав двух женщин. А потом так же неожиданно возвращается в Поттерс-Коув с байкой про морпехов и почти двадцать лет никого не трогает? Серийные убийцы не могут просто перестать убивать.

На этот раз Клаудия усмехнулась.

– Так ты думаешь, что Бернард был серийным убийцей, нападал на случайных жертв и не мог остановиться? Его убийства были частью обряда, понимаешь? И, кроме того, он не остановился после Нью-Йорка, вернувшись к убийствам только перед самой смертью. Были и другие. – Клаудия потерла глаза руками и вздохнула. – Как-то мы на его машине отправились на пару дней на Кейп-Код. – Когда она опустила руки, на ее веках осталась смазанная обводка. – И он сказал, что однажды их найдут – разбросанными вдоль всего шоссе, среди кустов и дальше, в лесу. Сказал, что он их там много наоставлял. Я была под мухой. Я засмеялась. Гребаный придурок. Может быть, он и говорил правду. А может, и нет. Я не знала и не хотела знать. И в конце концов все они не имели значения, потому что были лишь подготовкой к последним убийствам, которые он совершил, прежде чем покончить с собой. Все шло к этому. Трупы в Поттерс-Коув? Он хотел, чтобы их нашли.