— Нет. Он приобрел садовую тачку и три саженца, — ответил Дылда. — Держит всё это в нашей комнате. Я всё время спотыкаюсь о тачку.

— Странно, — заметил Цитрус. — Он рощу собрался закладывать здесь, что ли? Останется на Луне Венеры на поселении? Хоть бы и так — мне как-то всё равно. Не доверяю я ему.

В палате Дылда свалил рептилию на кушетку и присел рядом сам.

— Пусто здесь, — заметил он. — Где доктор? Где больные? Страшно даже…

— Население колонии небольшое. Докторов мало. Больных еще меньше. Если нет врачей, то и болеть некому. Сам понимаешь.

— Ага, — глубокомысленно кивнул Дылда.

На следующий день Цитрус в последний раз встретился с благообразным доктором Долгим. Тот смотрел на него как-то странно, как на тяжело больного. Вошел в палату, присел на стул у дальней стены и долго сверлил пациента взглядом, пока Эдик не прервал затянувшуюся паузу.

— А где, э-э, Светлана?

— На вас поступила жалоба! — сообщил эскулап ледяным тоном.

У Эдика всё внутри оборвалось. Ну вот, сейчас у него отнимут всё. Скажут, что мусоны им недовольны, и в таком омерзительном насильнике и садомазохисте, каким он показал себя накануне, организация не нуждается.

— Мне-э, — Эдик пожевал губами, но больше ничего из себя не выдавил.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — поинтересовался Долгий.

— Она сама пришла…

Брови доктора поползли вверх.

— Банка с кислотой пришла сама? Может, она сама и разбилась?!

Цитрус непонимающе уставился на хирурга.

— Какая еще банка с кислотой?

— Которую вы зачем-то похитили в лаборатории и грохнули в сестринской, собираясь ее там спрятать, наверное…

— Ах, эта банка… — Эдик мучительно соображал. До него вдруг начало доходить, что медсестричка собиралась спереть банку кислоты, а теперь хочет свалить свою вину на него. Нет уж, не выйдет. Любовь любовью, а чужие преступления он повесить на себя не даст. Хватит уже, вешали на суде. К тому же, доверие мусонов ему жизненно необходимо. Но и сдавать подругу нельзя… Не по-мужски это.

— Я думал, там спирт, — сообщил Эдик. И уточнил: — Он необходим мне для протирки протеза. Сам-то я пью мало. Всё больше по праздникам.

— Кто вам сказал, что протез надо протирать? — удивился Долгий.

— Так Светлана и сказала.

— С чего это вдруг?

— Почем я знаю? Берет вдруг, и ни с того ни с сего говорит, что, дескать, неплохо бы твой протез спиртиком отлакировать. Ой-ой-ой, — Эдик зажал рот ладонью, — я только сейчас начинаю понимать. Должно быть, она намекала на выпивку. Да? А я ее неправильно понял. Вот ведь, как бывает.

— Не паясничайте, — попросил доктор и поднялся, — понятия не имею, зачем вам понадобилась кислота, Цитрус. Но, если вы прочли в инструкции, что протез может функционировать в агрессивной среде, и решили провести самостоятельный эксперимент, смею вас уверить, всё именно так. Работать он, конечно, будет, вот только внешний вид сразу испортится. Поверхностные слои выполнены из мягких материалов, имитирующих плоть. Почти так же легко, как плоть, они разрушаются. А ходить с металлической рукой — удовольствие так себе.

— Ну, как сказать…

— Да как ни говори. Так все думают, что вы нормальный человек, а с металлической конечностью всякому ясно — убогий инвалид, которому не хватило денег на клонированную руку.

Тут доктор понял, что говорит не вполне тактичные вещи, и виновато замолчал. А Цитрус смекнул, что у него появилась возможность замять досадный эпизод.

— Вы так много сделали для меня, доктор! — опять повторил он. — А что касается похищения кислоты… Могу вас заверить, что это больше не повторится. Просто мне захотелось увидеть, как рука поведет себя в экстремальных условиях.

— Вы крайне неразумны, — заметил хирург, — но забудем о наших разногласиях. Я не буду ничего говорить Кондратьеву. Только потому, что сам обладаю пытливым умом ученого и отлично знаю, как порой трудно бывает отказаться от творческого эксперимента, особенно когда речь идет о чем-то принципиально новом.

— А я буду беречь эту штуку, — пообещал Цитрус, неосторожно махнул протезом и изо всех сил влепил им по спинке кровати, отчего на экране, отражающем состояние больного, забегали радужные полоски.

— Изучите инструкцию еще раз, — попросил доктор, — возможно, вам станет понятно, что протез — не игрушка. Это очень полезный инструмент, а иногда его можно использовать и как оружие. Незачем чистить ствол, если там всё еще находится патрон. Вы понимаете, о чем я?

— Разумеется, понимаю, — оживленно закивал Эдик. — Очень хорошая поговорка. Яее обязательно заучу и буду цитировать по случаю.

— Можете даже записать, дарю, — Долгий покачал головой и вышел.

Цитрус некоторое время лежал молча, глядел в потолок, думал о симпатичной усатой медсестричке. Всё-таки не сдала. А ведь могла сообщить, что он накинулся на нее, оглушил электрошокером и воспользовался нежным женским телом. Раз не заложила, значит, она к нему неравнодушна.

«Что, если предложить ей отправиться вместе со мной на Большие Межгалактические Игры? — подумал он. — В команде сопровождения, так сказать… Сопровождают же именитых спортсменов девочки-болельщицы. А я спортсмен новый, никому не известный. Приеду с усатой теткой. В конце концов, у всех свои увлечения. Вряд ли меня кто-то осудит. Пуританство — удел серых личностей, плебса… — Цитрус углубился в раздумья. — Беда в том, что большинство представителей разумных рас в Галактике и есть самый что ни на есть паршивый сброд, стадо баранов, которые жаждут хлеба, чтобы нажраться от пуза, да тупых зрелищ — поржать от души. А уж на Большие Межгалактические Игры серых граждан стекается в изобилии. Они жрут на трибунах попкорн и мороженое, пьют газировку «Байкал» и «Жигулевское» пиво, обсуждают прибывших на чемпионат звезд кино, стереовидения и большой политики.

Частенько на играх присутствуют сенаторы и прочие крупные шишки. Они сидят или в первых рядах, у самого игрового поля, или парят над ареной на антигравитационной платформе».

Цитрус вспомнил, как в детстве, наблюдая носящегося над ареной сенатора по стереовидению, завидовал ему черной завистью. Эдику казалось, что нет ничего лучше, чем вот так летать над площадкой для состязаний, обозревая игроков сверху через прозрачный пол платформы…

Они со Светой пролетели бы над стадионом и всем вокруг помахали рукой. Она — живой, он — механической. И телевизионщики снимали бы пару влюбленных, преодолевших все преграды, глядящих в глубокие объективы камер, транслируя их торжество на всю Галактику…

Уже к вечеру мечты Цитруса развеялись, как дым, когда он поднялся, подошел к сестринской и деловито постучал. Стоило ему представиться: «Это Эдик», как ворчливый голос несколькими крепкими выражениями напрочь выбил всякие светлые чувства из его сердца. Самыми мягкими словами были «извращенец проклятый».