– Когда это я хоть что-то от тебя скрывала? В отличии от вас с Эмили, – с укором добавила Аби.

– Мы боялись, что ты нас остановишь, – оправдывалась Джудит.

– Правильно боялись. Я бы так и поступила.

– Прошу тебя, давай без нотаций? Я и так всё осознала.

– Да какие нотации? – отмахнулась Абигайль. – Какой в них смысл?

– Просто расскажи о том, что было, пока я была без сознания.

– На рассвете Эми связалась со мной и сообщила, что у тебя кровотечение после выкидыша. Я по началу не слишком обеспокоилась, даже, грешным делом подумала, что это к лучшему. Но, когда пришла, поняла, что речь идёт уже не о кровотечении, которое, к слову, так и не удалось остановить, а о заражении. У вас же хватило ума залезть в горячую воду при открытых родовых путях! Видимо, и травы спровоцировали осложнения процесса. Инфекция распространялась быстро, а иммунного ответа не было. Мне хватило нескольких минут чтобы понять, что моей помощи будет недостаточно, я настояла, чтобы вызвали доктора. Мы с Джеймсом ещё пытались сохранить случившееся в тайне, поэтому послали за доктором, который, судя по слухам, специализировался на подпольных абортах и их осложнениях. Но он не оправдал наших надежд. В результате его лечения твоё состояние только ухудшалось. Райли был в ярости. Я боялась, что он убьёт Эми, и это, увы, не метафора…

– Но вместо этого он решил обратиться за помощью к Филипу Готойскому? – мрачно спросила Джудит.

– Да. Тот, использовав свои связи, сумел добиться того, чтобы лекари всё же взялись исполнять свой долг. В итоге, слава богу, удалось не только спасти твою жизнь. Лекари считают, что в дальнейшем твоя репродуктивная функция не пострадает, ведь воспаление случилось не из-за повреждения женских органов, а потому, что зараза попала в кровь.

– Понятно.

Если поначалу Джудит боялась появление Эда, то теперь она ждала его.

Он всё не шёл. Время тянулось ужасно медленно.

Лишь ближе к вечеру, часа в четыре, Джеймс и Эдвард, наконец-то, нанесли ей визит.

Райли показался Джудит сильно похудевшим. И без того острые скулы, казалось, ещё чуть-чуть и прорвут истончившуюся кожу, а обведённые густыми тенями запали и горели пугающим огнём. Джеймс тоже румянцем не блистал, но всё же внешний вид Райли казался погранично-пугающим, невольно заставляя думать о перетянутой струне.

Джеймс помолчал, видимо, в надежде, что Джудит заговорит первой, но, недожавшись, заговорил:

– Мама вот, просила передать тебе твои любимые пирожные…

– Она знает? – перебила его Джудит.

– Что знает?

– Из-за чего я здесь?

– Нет. Согласно официальной легенде ты подхватила тропическую лихорадку. Посетителей к тебе не пускают из-за опасности распространения инфекции.

– Правда? – невесело усмехнулась Джудит, переводя взгляд на продолжавшего стоять, прислонившись плечом к стене, Райли. – Отличная легенда. Впрочем, нашей достопочтимой матушке не сложно держать дистанцию без всяких страшных сказок.

Джеймс поморщился. Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда Джудит (вполне справедливо) упрекала Лавинию в прохладном выражении материнских чувств.

– Впрочем, нельзя сказать, чтобы от этого кто-то страдал, – заверила брата Джудит. – Сейчас мне было бы неприятно её видеть. А пирожные?.. Забери их себе. Я их есть всё равно не стану.

– Джудит, – с мягким упрёком произнёс брат, – так ведь нельзя.

– Чего мне сейчас точно нельзя, так это кремовые пирожные, – твёрдо заявила она. – Если хочешь, можешь их, конечно, оставить, только они пропадут, а так, может быть, сами съедите за чаем?

Джеймс перевёл взгляд с сестры на друга и обратно, а потом, пожав плечами, поднялся со стула:

– Думаю, хватит обсуждать пирожные, а вот вам, наверняка, найдётся, что обсудить. Пойду пока, немного пройдусь.

Эдвард сел на его место. Дождавшись, пока Джеймс выйдет, заговорил:

– Почему, Джудит? Что за дикая выходка?

– Выходка? – изумлённо протянула она. – Ты же был в курсе моих намерений! И, вроде бы, возражений они у тебя не вызывали?

– Если бы ты знала, как я корил себя за это. Всё это время существовать с мыслью о том, что это я – я! – виноват в том, что с тобой случилось, было немыслимой пыткой. Я должен был отговорить, помешать, но я и понятия не имел, что это так рискованно. Как ты додумалась заняться этим самостоятельно?

– Вот додумалась. Мне за это извиниться?

– Почему нет? Ты едва не убила единственного человека, которого я любил – себя.

– Думаешь, я этого хотела? Мне казалось, всё под контролем, что я всё продумала.

– Молодец, что тут сказать? – с сарказмом покачал головой Райли.

– Я знаю, что виновата, и понимаю, ты, должно быть, ко мне охладел после такой глупости и всех тех проблем, что она за собой повлекла, но лежачего не бьют. Вот поднимусь, тогда и поговорим.

– Не говори глупостей, Джудит, – серьёзно произнёс Райли. – В том, что случилось, моя вина не меньше твоей. Я и врагу не пожелаю пройти через то, через что прошли мы с тобой. Видеть, как единственное, чем дорожишь, медленно тает у тебя на глазах; каждую минуту осознавать, что это твоя вина. Если бы не я, не было бы ребёнка. Если бы я повёл себя правильно, вместо смерти могла бы быть новая жизнь. Кругом моя вина.

Джудит сжала пальцами его ладонь:

– Не бери на себя много. Я тоже не зверюшка. Моей вины не меньше.

– Только за свою расплачивалась – ты, а за мою – тоже ты. А я ничего не мог сделать. Понимаешь? Ничего! Только смотреть и ждать. Никогда раньше не понимал, что заставляет людей молиться, кричать свои просьбы в заведомою пустоту, а теперь понял: бессилие и отчаяние. Когда ты беспомощен, когда твои действия не на что не влияют. Клянусь, ничего хуже со мной в жизни не было! Любить – это такая пытка! – с чувством проговорил Райли.

Задумчиво глядя на Джудит сверху вниз, он привычно провёл рукой по её волосам.

– Я всегда считал все сантименты чушью. Я не из тех, кто станет рыдать над убитым котёнком. Я всегда думал, что смогу пережить всё, что угодно кроме собственной смерти, – криво улыбнулся он. – Но ты заставила меня понять – твою смерть я, конечно, могу пережить, но не хочу. Пока я сидел перед плотно закрытой больничной дверью, смотрел на неё, раз за разом, я понял, что не справляюсь. Просто не вижу смысла в том, чтобы продолжать бессмысленное существование, без надежды увидеть твоё лицо. Я был готов к тому, что рано или поздно мы расстанемся, но в моих видениях ты не умирала. На белом полотне двери я видел картинки той жизни, что могла быть у нас с тобой и нашим ребёнком, корил себя за то, что не сопротивлялся твоему решению. Я побоялся давить на тебя, а в результате всё обернулось хуже, чем в самом страшном кошмаре.