— С учетом завтрашней дневки — пятнадцатого.

— Вы уже отправили ответ?

— Вас не могли найти, а курьер торопился…

— Сын мой, — улыбнулся кардинал, — я спросил, ответили ли вы, и только. Не во всех вопросах есть двойное дно, даже если их задает клирик. Хотел бы я знать, что маршалу Алве потребовалось в бывшей резиденции Славы. В любом случае, я буду рад там побывать.

— Вряд ли там многое уцелело…

— Как сказать. Адрианова обитель опустела, когда Святой престол перевели в Агарис. Пусть Золотая империя и распалась, Кабитэла еще долго оставалась центром мира. Оспаривающие друг у друга первенство ордена не могли допустить, чтобы в бывшей метрополии кто-то обрел большую силу. По решению конклава ордена одновременно покинули прежние резиденции, именно покинули. Даже земли, на которых стояли монастыри, отошли к талигойской короне, правда, без права использования или же передачи в чьи-либо руки.

У меня сложилось впечатление, что Эсперадор Теоний целил именно в Славу; ради уничтожения Адриановой обители он не пощадил даже Чистоту, из которой вышел сам. Слава подчинилась, объезжавший покинутые резиденции легат Эсперадора подтвердил, что Барсина пуста. Наследники магнуса Александра оказались столь любезны, что, уходя, засыпали рвы и разрушили внешние стены. Подобного не сделал никто, что наводит на определенные размышления, но вам это вряд ли интересно.

— Нет-нет, — вежливо запротестовал Эпинэ, — просто я плохо знаю историю.

— Скорее эта дама вас не волнует, а вот она вас, кажется, отличает. Жаль, графиня Савиньяк не с нами, возможность прикоснуться к тайнам Славы ее бы развлекла. Признаться, я надеялся, что она нас догонит.

— С графиней все в порядке, — бездумно заверил Робер и понял, что надо объясниться. — Она с баронессой Капуль-Гизайль, а нам снятся одни и те же… сны. Если бы что-то случилось, я бы почувствовал, но Марианна жива, здорова и очень… скучает. Графиня Савиньяк говорила, что ей нужно переговорить с Ноймариненом, она могла отправиться к нему.

— Очень может быть, хотя маршала Эмиля я бы со счетов тоже не сбрасывал. Мать есть мать, тем более что графиня в неведении о судьбе своего младшего сына, а нынешний год для братьев Савиньяк крайне опасен. Госпоже Арлетте я об этом, разумеется, не сказал, но в Талиге есть и другие астрологи… Вам не кажется, что вместе с его высочеством на Старобарсинскую заставу следует отправить королевские регалии и золото?

— Регалии отправлю, а оставшиеся деньги раздам.

— Не советую. — Левий погладил верного голубка. — В дороге вы даете людям все необходимое, а встать на ноги на новом месте им поможет Проэмперадор Юга. Деньги пробуждают в людях худшее, а дурные примеры слишком свежи в памяти.

— Эти люди не поддались…

— Чему, герцог? Даже золото бывает разным, цену ему узнают по тому, как оно держит пробу, то же относится и к душам человеческим. Возможно, души наших беженцев и золотые, но одинаковой ли пробы это золото? Я бы не рискнул проверять это прямо сейчас.

— Наверное, вы правы. Дойдем до места, а потом…

— Не стоит загадывать, сын мой, тем более сейчас. Я не зря заговорил о регалиях. Вы держали в руках меч Раканов, как он вам?

— Никак… Фехтовать им я бы не стал.

— Именно, и это вызывает недоумение. Я невеликий боец, но Слава знает толк в оружии, в том числе и древнем. Владеть гальтарским мечом и щитом то же, что гальтарским языком: вроде и не нужно, но придает некую значимость. Можете мне поверить, настоящие гальтарские клинки очень неплохи; такие короткие мечи в рукопашной пригодятся и теперь. Мы же имеем меч, годящийся лишь для того, чтобы висеть на стене…

— Р-р-р-ряв!

— Лэйе Астрапэ!

Нечто грязно-белое, громадное, с высунутым языком вывалилось из-за возов, встало на дыбы и обслюнявило Роберу лицо, едва не опрокинув застигнутого врасплох Проэмперадора наземь. Спасибо Левию, удержал.

Отчаянно виляя украшенным репьями обрубком, зверь гавкнул, ухватил Робера за обшлаг мундира и, пятясь, куда-то повлек.

— Готти! — выдавил Иноходец, не веря собственным глазам. — Готти…

Львиный пес еще яростнее завилял свалявшимся помпоном, сквозь запыленную гриву, исключая ошибку, знакомо блеснул алый шелк.

— Он вас знает, — объяснил очевидное Левий, — возможно, у него в ошейнике письмо.

Так и оказалось. Барон Капуль-Гизайль обретался неподалеку и был бы счастлив лицезреть дражайшего друга, тем паче что имел при себе некое послание, подлежащее передаче лишь из рук в руки.

2

Хайнрих раскрыл объятия. Это могло быть варварством, политикой и просто радостью. Лионель неожиданно понял, что лично он рад встрече. Вот рад, и всё!

— Жаль, — признался «медвежий» король, усаживаясь за знакомый стол под знакомой сосной, — жаль, что ты — Савиньяк. Когда я вижу хороших сыновей, начинаю чувствовать себя слабосильным и тут же понимаю, что должен жить, жить и жить до хороших внуков… То письмо, что я тебе не дописал, немногим отставало от твоего, но куда ты дел агма?

— Он будет позже, — не стал вдаваться в подробности Ли. Первый разговор с Хайнрихом не предназначался для чужих ушей, и обильно поужинавший маркграф с утра слегка занемог. Так, по крайней мере, счел он сам, хотя нарианский лист, по утверждению лекарей, причиняя временные неудобства, способствует исключительно исцелению.

— В нужнике сидит? — в упор спросил Хайнрих. — Молодец…

Лионель улыбнулся — предполагать его величество мог что угодно.

Юное солнце весело освещало вершины гор. Утро выдалось ветреным, и шум ветвей сливался с шумом потока, мешая подслушивать, но подслушивать здесь могли разве что орлы.

— Я привез женщин, о которых писал, — начал с самого простого Савиньяк. — Мать и дочь Арамона по-прежнему имеют дело с выходцами. Теперь выходца видел и я, но узнал от него меньше, чем надеялся.

— О вернувшихся мы поговорим. — Хайнрих поднял кружку, с видимым удовольствием глядя на пену. Перед Лионелем стояло кэналлийское — гаунасские контрабандисты были не промах. — Прежде чем считать поросят, пересчитаем коров, только для начала проводим-ка одного болвана к синим торосам… Чтоб узнал там всех, кто ему нужен!..

Отвечать на варитский манер Ли все же не стал, хоть и представлял, о чем речь. Привычные слова тоже не годились.

— Лэйе Абвениэ! — Маршал Талига поднял стакан в память чужого умершего. — Чтобы дошел!

— Чтобы дошел… — откликнулся король Гаунау и объяснил, что вечером шестнадцатого дня Летних Волн умер кесарь Готфрид, и это было единственным, что не вызывало оторопи.

Рассказывать Хайнрих умел: ни единого лишнего слова, ни единой невнятицы. Только важное и при всей своей достоверности невероятное.

На рассвете шестнадцатого дня Летних Волн в бухту Ротфогель на всех парусах вошел флагман остатков Западного флота Дриксен и врезался в кесарский фрегат. При полном штиле. Корабль был пуст, если не считать двенадцати повешенных офицеров, среди которых оказался и адмирал цур зее Бермессер. Моряки и жители Ротфогеля, увидев в этом волю моря, вышвырнули прочь из города нового коменданта, благо тот был назначен одновременно с Бермессером. Вышвырнутый бросился в столицу, и Фридрих решил отправить на усмирение Ротфогеля войска. Регенту возразил его главный советчик и троюродный братец по матери герцог Марге-унд-Бингауэр, но разошедшийся Фридрих упек спорщика в замок Печальных Лебедей. Вслед за Марге в тюрьму отправились и другие соратники, среди которых был весьма любимый гвардией генерал.