— Ваше имя мне знакомо. — Сердце бешено и счастливо колотилось, но это было бы слишком хорошо, чтоб оказаться правдой. — Вы, часом, не захватили тюрегвизе?

— Сударыня! — Будь капитан собакой, он бы от удивления осел на задние ноги. — Прошу простить… Всю тюрегвизе выпили в Торке. У меня есть можжевеловая…

— Все в порядке. Я знаю, как ваша тюрегвизе послужила делу мира, так что вы — это действительно вы, но какими судьбами?

— Приказ маршала Савиньяка. Конный корпус под командованием генерала Фажетти форсированным маршем выдвигается к Олларии. Нам приказано…

Ли! Это Ли!.. Какое счастье — родить сына, который все поймет и пришлет, когда нужно, кавалерию… А что не лезет с нежностями, так не левретка же!

— Капитан Уилер, вы не будет возражать, если я вас поцелую?

2

То, что кэналлийского он как не знал, так и не знает, Марселю стало ясно после первой же отпущенной дежурным офицером шутки. Большинство слов виконт опознал, но смысла в них не было никакого. Валме учел общий тон разговора, рассмеялся, кажется, угадал, и тут они пришли. Рэй Эчеверрия сидел под увешанной зелеными плодами грушей и вопреки своему кэналлийству даже не думал играть на гитаре. Перед наместником высилась кипа бумаг, до отвращения похожих на отчеты управляющих и прочую усугубляющую папенькины хвори дребедень, а вот что было кэналлийским, так это быстрый взгляд и короткий, резкий жест. Дескать, садись, приятель. Ни поклонов тебе, ни расшаркиваний. Удобно и красиво.

— Мне сказали, ты один?

«Ты» — значит, «свой», и долой титулы и подданство. «Один» — ты явился без соберано, даже если привел армию. Похоже, кое-что он таки усвоил! Марсель снял шляпу и, презрев скамью, плюхнулся прямо в травку, не слишком удачно: под боком оказалась падалица, с кулак величиной и жесткая, будто камень; пришлось вытаскивать и швырять в кусты крыжовника.

— После Сагранны соберано пошел особой дорогой, — объяснил виконт, проследив за брызнувшими из кустов скворцами. — Там ему не нужен никто, но дел нам с вами хватит, и дел препротивных.

Не ложь, и сказалось само. Первую фразу будущего разговора Марсель обдумывал два дня, но язык решил по-своему и удачно.

— Соберано знает, куда идет, — обрадовал рэй Эчеверрия, и Валме отчаянно захотелось разделить сию великолепную уверенность. — Что за дела тебе не нравятся?

— Столица. — Вот так и начинаешь изъясняться кратко. С кем поведешься… — Вы верите призракам?

— Они есть, — слегка удивился кэналлиец, — но они не опасны.

— Вы недопоняли. Я спросил, поверите ли вы тому, что сообщит призрак.

— Призраки молчаливы.

— Но пальцы-то у них есть, а Валтазар — о Валтазаре из Нохи вы, надеюсь, осведомлены — знает грамоту. Если ему подсунуть карточки с буквами, он все выложит; мы, когда подстраивали побег соберано, так и договаривались… Так вот, Валтазар третьего дня нанес мне визит и с тех пор навещает меня каждую полночь. Я могу ошибаться, но, похоже, началось.

— Что?

— То, из-за чего соберано вас здесь поставил. Сожгли Ноху, но Эпинэ этого не допустил бы, если бы мог. Даже устрой Левий какую-нибудь пакость, что ему сейчас невыгодно, гарнизон не стал бы поджигать город, а вот в Октавианскую ночь жгли за милую душу…

— Октавианские погромы остановили. — Эчеверрия и прежде напоминал коршуна, сейчас милая птичка расправила крылья, и Валме захотелось втянуть голову в плечи. Так, на всякий случай.

— Эпинэ и Карваль — не Алва с Савиньяком, да и в гарнизоне не без дряни, только вряд ли дело в них. Рэй Эчеверрия, Ноху сожгли на шестнадцатую ночь после ухода крыс. Вы понимаете, что это значит?

Сам Марсель понимал лишь, что дело плохо, кэналлийский наместник пришел к тому же выводу.

— Приказ соберано — никого не выпускать и самим Кольцо не переходить. Как быть? — Взгляд рэя, в отличие от слов, растерянным отнюдь не казался. — Посоветоваться бы с соберано, но он на иных дорогах. Ты понимаешь больше всех. Что будем делать?

Желание нашарить в траве парочку груш пожестче и запустить ими в сухощавого хищного красавца было мучительным, но Марсель как-то сдержался.

— Объявите тревогу, подтяните дополнительные силы поближе к Кольцу и ждите. — Желаете приказ, ну вот он вам! — Пока не станет ясно, что творится за Кольцом, не выпускать оттуда никого, даже курьеров. Будем переговариваться, как в сказках, через перекрестье дорог, там, где столбы торчат. Ничего умнее, уж простите, предложить не могу.

— Есть еще Проэмперадор Юга, — напомнил кэналлиец, — почему бы не узнать, что думает он?

— Мой достойный батюшка слишком материален для этого бреда. — Валме нащупал-таки упавшую грушу. — Вроде не червивая… Как вы думаете, почему одни падают, а другие вызревают?

— Если все цветы станут плодами, не выдержат ветви.

— Вот-вот…

Что-то в этом есть, но буря собьет и то, что должно висеть и зреть. Сейчас буря — по крайней мере, так думает гаунасский Хайнрих, иначе он ни за что не сговорился бы с Савиньяком.

— Зеленые груши чем-то значимы?

— Наверняка. — Марсель рассеянно тяпнул опавший фрукт; тот оказался жесток и почти безвкусен. — Фу… Хотя козлу понравилось бы. Рэй Эчеверрия, если Оллария горит, люди разбегаются, в том числе и в нашу сторону. Выпускать их мы не можем, но кормить и устраивать придется. Мы с соберано как-то ночевали в развалинах под Старой Барсиной. Очень милое место возле самого Кольца, а какие там колонны…

— Я их видел, но почему бы вам лишний раз не покормить барсинских кошек?

— О! — возрадовался Марсель. — Так это все же были не лисы, а кошки? Я отчего-то так и подумал.

3

«…повстречали мародеров довольно-таки далеко к западу от столицы, и обстоятельства этой встречи были столь странны, что пленного сразу не повесили, а взяли с собой, собираясь предъявить начальству».

Графиня Савиньяк отложила перо и пошевелила уставшими пальцами. Послание Бертраму выходило куда длинней письма Левию, который сможет расспросить Пьетро. Экономя время, Арлетта ограничилась сообщением о лаикской находке, в которой на первый взгляд ничего полезного не было, хотя Иссерциал с Дидерихом за подобный сюжет и отдали бы душу. Валмону графиня расписала все, кроме смерти Марианны.

Дымный закат, разговор о любви, теплые, но уже неживые руки — это не для бумаги; рассказать она бы еще смогла. Наверное… Женщина потерла уставшее запястье, вспомнила похожий жест Ро, вздохнула и вернулась к письму.

Отправлявшийся на юг сержант казался толковым, и расписывать похождения Уилера графиня не стала, к уже сказанному это прибавило бы мало; другое дело, что «фульгаты» до встречи с шайкой делили рассказы беженцев на десять. Они и сейчас до конца не верили.

— Сударыня, теперь, после ваших слов и слов ваших людей, — Уилер был сама галантность, но в умных глазах читалась… нет, не растерянность, ее тень, — я готов признать, что нам попались не просто свихнувшиеся бандиты. Вы только подумайте: полтора десятка оборванцев, дубины, ножи, три сабли, пяток стражнических алебард, один пистолет — и они вздумали тягаться с моими ребятами!