– Почему бы тебе не дождаться весны?

Рафаэлла покачала головой:

– Нет, я уезжаю.

– Когда?

– Завтра.

Она решила это в тот же момент, когда говорила. Потомпоставила чашку кофе и посмотрела матери в глаза.

– Я не знаю, сколько там пробуду, когда вернусь.Единственное, что я могу сказать, – когда я отошла от всего, что со мнойслучилось, я пришла в ужас. Я должна вернуться.

Мать знала, что дочь говорит правду. Но она боялась потерятьее. Она не хотела, чтобы Рафаэлла оставалась в Штатах. Она была испанкой.

– Почему бы тебе не попросить отца заняться всемитвоими делами? – Так поступала Алехандра сама.

– Нет. – Рафаэлла твердо посмотрела на нее. –Я больше не ребенок.

– Ты не хочешь поехать с одной из своих кузин?

Рафаэлла твердо ответила:

– Нет, мама. Со мной все будет в порядке.

Она еще раз попыталась убедить Рафаэллу, но это былобесполезно, а Антуан получил ее послание слишком поздно. На следующий деньтрясущимися руками он набрал код Испании. Он боялся, что Рафаэлла рассказаламатери обо всем и тем самым уничтожила их совместную жизнь. Но узнал только,что Рафаэлла улетела утром в Калифорнию. Было слишком поздно ее останавливать,но Алехандра попросила его позвонить ей и уговорить вернуться.

– Я не думаю, что она послушается, Алехандра.

– Тебя она послушается, Антуан.

Услышав эти слова, он вспомнил сцену, происшедшую два дняназад в Париже. Он был благодарен Рафаэлле за то, что она не рассказала об этомсвоей матери. Теперь ему только и оставалось, что покачать головой.

– Нет, она меня не послушает, Алехандра. Теперь уженет.

Прозрачным декабрьским днем, в три часа дня, самолетприземлился в Сан-Франциско. Светило солнце, воздух был теплым, дул свежийветерок. Рафаэлла вдохнула полной грудью, удивляясь, что столько времени моглаобходиться без этого живительного воздуха. Ей было радостно просто от осознаниятого, что она здесь, и, взяв в руки чемоданы, поскольку ее никто не встречал,она почувствовала себя свободной, независимой и сильной. На этот раз ее неподжидал роскошный лимузин, и она выходила из самолета как все, по общемутрапу. Ее никто не сопровождал до таможни, она прошла ее вместе с другимипассажирами, и ей это даже понравилось.

Она устала быть все время под опекой, под наблюдением.Пришло время, когда она сможет о себе позаботиться. Она предупредила, что приезжает,хотя в доме Джона Генри осталось всего несколько человек. Большинство изпрежних служащих были уволены ее отцом; кто-то получил пенсию, кому-то пришлосьудовольствоваться небольшой суммой, оставленной для них Джоном Генри. Но, такили иначе, все они сожалели о том, что на их глазах закончилась целая эра.Никто не сомневался, что Рафаэлла никогда не вернется в этот дом, и тем большебыло изумление оставшихся слуг, когда они получили известие о ее прибытии.

Такси затормозило у парадного подъезда, она позвонила, и еевстретили теплыми, радушными улыбками. Все были рады снова видеть ее, рады, чтов доме появилась еще одна душа, и в то же время все подозревали, чтовозвращение Рафаэллы предвещает большие перемены. В этот вечер ее ждал вкусныйдомашний ужин – фаршированная индейка, сладкий картофель с аспарагусом ияблочный пирог. В буфетной слуги единодушно сошлись на том, что она стала худойкак тростинка, что у нее усталый вид и что редко у кого увидишь такие грустныеглаза. Но она выглядела лучше, чем в прошлом году в Санта-Эухении, но никто изслуг, конечно, не мог этого знать.

Чтобы доставить им удовольствие, она поужинала в столовой, апотом неторопливо обошла весь дом. Он был пустым, унылым, холодным, реликт издревних веков, и она понимала, что у этого дома нет будущего. Даже если онаостанется жить в Сан-Франциско, что еще не было решено, ей все равно непонадобится этот старинный особняк. Он всегда наводил на нее тоску. И он всегдабудет напоминать ей о Джоне Генри, особенно о последних годах его жизни.

Если она решит остаться в Сан-Франциско, ей потребуетсянебольшой домик… как у Алекса в Вальехо… Как она ни старалась, она не могла онем не думать. Было просто невозможно, зайдя в спальню, не вспоминать о техночах, когда она нетерпеливо ждала минуты, чтобы пойти к нему. Рафаэллаоглядывала свою спальню и снова думала об Алексе, о том, что могло произойти вего жизни за последний год.

Она ничего не знала ни об Алексе, ни о Шарлотте и ненадеялась, что когда-нибудь еще узнает. Она не думала встречаться с ней илиАлексом… У нее не было намерений звонить ему и сообщать о своем"возвращении. Она вернулась, чтобы вспомнить о Джоне Генри, забрать необходимыевещи, закрыть дом; она вернулась, чтобы еще раз взглянуть на себя. Она большене считала себя убийцей, ей надо было продолжать жить. И она знала, что ейнеобходимо вернуться сюда, где все произошло, и взглянуть прошлому прямо влицо, прежде чем жить дальше, здесь, в Сан-Франциско, или в Испании. Для нее неимело значения, где лучше остаться. Но то, что случилось, оставит свойотпечаток на всей ее дальнейшей жизни. Она знала это слишком хорошо. Так онатихо бродила из комнаты в комнату, стараясь не расслабляться и не думать обАлексе и не позволять, чтобы снова возвращалось чувство вины за то, что Джон Генрисам ушел из этой жизни.

Была уже почти полночь, когда она решилась войти в егоспальню. Она долго стояла там, вернувшись мысленно к тем дням, когда проводилав этой комнате долгие часы, читая вслух, разговаривая с ним, слушая его,подавая подносы с ужином и обедом. Она вспомнила стихи, которые он так любилслушать, медленно подошла к книжной полке и стала искать книгу, словно именноза этим сюда и пришла. Она нашла тонкую книжицу на нижней полке, куда кто-то еезасунул. Обычно он держал ее на ночном столике у кровати. Рафаэлла вспомнила,что видела ее там в то утро… и на следующий вечер…

Ей вдруг захотелось узнать, не читал ли он эти стихи передсамой смертью. Это была странная, романтическая мысль, которая вряд ли могла ейчто-либо прояснить. Но, опустившись рядом с кроватью Джона Генри, онапочувствовала себя словно ближе к нему, держа в руках книгу и вспоминая, какони первый раз читали ее вместе. Это было во Франции, в их медовый месяц. Этутонкую книжицу он купил, когда был молодым. Тихо улыбаясь, она приняласьлистать ее и вдруг остановилась на привычном месте, где текст разделялсяголубой страницей. У нее замерло сердце, когда она увидела, что вся страницабыла покрыта корявыми значками, которыми Джон Генри пытался писать в последниегоды жизни. Он словно хотел оставить ей что-то, последние важные слова… И,начав читать, она окончательно убедилась, что это была его предсмертнаязаписка. Она бросила взгляд на подпись, и глаза ее наполнились слезами.

Она снова прочитала его послание от начала до конца, и слезыпотекли по ее щекам.