— Подумай о детях, Вера. Ты же не хочешь, чтобы они застали нас в таком виде прямо сейчас. Давай для начала побережем их.

Я изумленно раскрыла глаза, происходящее вызывало у меня оторопь.

— Постепенно все пойдет нормально, они поймут, что я более надежный отец, чем Янис. А сейчас будь благоразумна.

Я энергично потрясла головой в знак отказа. Слезы снова покатились по моим щекам. Он отпустил мои губы, чтобы я могла вздохнуть.

— Ты никогда не будешь Янисом. Я не люблю тебя, Тристан.

— А кто говорит о любви? Об этом никогда не было речи, мне нужна только его жизнь. Остальное придет позже.

Мое тело взбунтовалось, и я принялась отбиваться с удвоенной силой. Тристан схватил меня за руки и припечатал их к дивану по обе стороны от моего лица. Его отвратительная гримаса была вызывающей, провоцирующей. Он на моих глазах превратился в чудовище. Я его не узнавала. Но на самом деле передо мной открылось его настоящее лицо — жуткое, пугающее, вызывающее только омерзение. Меня охватила ненависть. Его власть надо мной была всеобъемлющей.

Янис

Я смял в пепельнице очередную сигарету. Было уже поздно, но я не чувствовал усталости, как и Люк, судя по всему. Он продемонстрировал мне все доказательства махинаций Тристана; я наконец убедился в том, что успешно справился с проектом концепт-стора, и получил объяснение непонятным до сих пор тратам. Решимость Тристана выкопать мне яму — да что там, уничтожить меня — не имела границ. И все то время, пока этот человек расставлял свои сети, он льстил нам, обхаживал нас, встречал с распростертыми объятиями, принимал в своем доме, возился с нашими детьми. Он провел отпуск с Верой, держась на должном расстоянии, не сделав ни единого неточного шага, он щедро снабжал нас советами и ухитрялся делать так, что мы всегда верили, будто принимаем решения самостоятельно. Он так идеально владел собой… Был мастером игры, в которой нам досталась роль пешек, просчитал все вплоть до мельчайших деталей и был уверен в безупречности своего плана. Но имелось все же кое-что, неизвестное ему, кое-что, о чем я ему никогда не говорил. Интересно, кстати, почему. Я вытянул шею, восстанавливая сбившееся дыхание. Мне вдруг стало легче дышать.

— Я должен выплатить долги, хоть они и не мои. Без этого банк никогда не выпустит меня на свободу.

Измотанный Люк свалился на диван, а я продолжил расхаживать по комнате, задаваясь вопросом, почему мне это не пришло в голову раньше. Как я забыл об этой возможности? Я столько повторял себе, что у меня ничего не осталось и я разорен, что сам в это поверил. В моем восприятии, она никогда не была моей собственностью. Или возможно, я всегда подсознательно считал ее последней заначкой, страховкой на случай непредвиденных жизненных обстоятельств. Но если я хочу дожить до старости вместе с Верой, пора эту кубышку распечатать, причем немедленно. И тут Люк, который, естественно, не знал об осенившей меня идее, подтвердил мою правоту:

— Это очевидно. Но как ты можешь восполнить растрату, если он отнимает у тебя все заработанное? Ты же сам говорил! И ты не сможешь притвориться, будто не работаешь, он сразу тебя разоблачит.

Победная мелодия звучала в груди все громче, но я изо всех сил старался сохранять спокойствие. Я свалю его, загоню в капкан, верну себе свою жизнь.

— Да, конечно, тем более что я не собираюсь вешать Вере лапшу на уши и говорить ей, что ни хрена не делаю, — автоматически ответил я Люку. — Теперь, когда Вера снова начала мне доверять, она не простит, если решит, что я бездельничаю. И будет, кстати, права.

— Янис, хватит мотаться туда-сюда, у меня уже голова кружится.

Я остановился и посмотрел на него. По выражению моего лица он догадался, что у меня есть в запасе козырь.

— Какая-то идея?

— Ну да, — ответил я, гордый собой.

Гордость — вот странное чувство, я уже забыл, как это приятно.

— Давай говори! — потерял терпение Люк.

Я глубоко вздохнул. Мое решение принято, окончательно и бесповоротно, даже если я отказываюсь от вещи, которая нам с Верой бесконечно дорога. Эта вещь — часть нас самих, эта вещь — наследство моих родителей.

— Я продам свою берлогу.

— Что?

— Мне нужно было сообразить раньше. Или наоборот, не нужно было, потому что, узнай о ней Тристан, он ухитрился бы и ее отобрать. Полученными деньгами я расплачусь с долгами, мне больше не понадобится поручитель, я отзову его банковскую доверенность, закрою счет и начну с нуля. Стоило это придумать — и все кажется невероятно простым… почти слишком простым.

— Янис, ты только что нашел решение, это правда, но остается одна загвоздка.

— Какая?

— Сроки. Не буду утверждать, что тебе не удастся быстро продать свою квартиру, такое жилье на дороге не валяется. Но деньги от продажи ты получишь лишь через несколько месяцев. Что ты будешь делать до тех пор?

Вера

Он по-прежнему лежал на мне, придавив всей тяжестью к дивану, и больно мял запястья. Его лицо приблизилось к моему, я приготовилась к очередной атаке, но продолжала бороться, пытаясь вырваться, хоть и тщетно.

— Ты никогда меня не получишь, — яростно прошипела я. — Никогда я не буду тебе принадлежать. Как и мои дети.

Я сопротивлялась все отчаяннее, а он держал меня все крепче. Соприкосновение с его телом, с его нездоровым желанием пачкало меня. Он снова свирепо впился в мои губы. У меня оставалось все меньше сил на борьбу, по телу растекалась слабость, и одновременно нарастала паника. Как вдруг он стал менее тяжелым, хотя и не отпустил меня, не освободил.

— Готов дать несколько дней на размышление. Если задуматься, предпочту взять тебя с твоего согласия. Но вынужден поставить в известность: если хочешь спасти шкуру Яниса, тебе придется уступить.

— Что еще ты можешь ему сделать? Хуже уже некуда!

— Еще как могу! Элементарно. У меня есть возможность объявить Яниса несостоятельным должником, мне ничего не стоит уничтожить его репутацию, выставить злостным неплательщиком, несерьезным партнером, на которого нельзя положиться, который не выполняет контракты, не завершает проекты. Заодно использую его разрыв с твоим милым братцем, это сделает мою историю более правдоподобной. Он растеряет всех клиентов одного за другим, а я отзову свою банковскую гарантию. Несколько телефонных звонков — и дело в шляпе.

— Нет!!! Ты не можешь так поступить!

Он припечатал свои губы к моим.

— Тебе решать, Вера, — прошелестел он. — Ты сама придешь ко мне, так будет еще лучше.

Потом он разжал руки и легко поднялся, как ни в чем не бывало. Его самообладание и олимпийское спокойствие, но в особенности последние слова заставили меня похолодеть. Меня мутило.

— Тристан, а если бы некий мужчина проделал такое с одной из твоих дочерей…