Не дожидаясь окончательного ухода Великобритании из региона, еврейские лидеры провозгласили создание государства Израиль. Это послужило сигналом к первой арабо-израильской войне, победу в которой, несмотря на огромное превосходство противника, одержал Израиль. В соответствии с последующими мирными договорами Израиль получил в свое распоряжение уже 75 % территории Палестины. Начался исход арабов (по оценкам ООН, число беженцев достигло 700 тысяч человек) из земель, которые раньше принадлежали им, а теперь оказались под контролем Израиля.

Потребовалось еще одно поражение арабских государств в ходе так называемой «войны судного дня» 1973 года (в которой Израиль также понес тяжелые потери), чтобы заставить их сделать шаг к реальному урегулированию проблемы. Здравомыслящие арабы ясно понимали, что уничтожить Израиль не удастся. Необходимость устойчивого мира с арабскими соседями не менее ясно ощущали и здравомыслящие израильтяне. На этом фоне в 1977 году президент Египта Анвар Садат обратился к Израилю с мирными предложениями, которые закончились подписанием в 1979 году Кемп-Дэвидского соглашения под эгидой США. В условиях мира и напряженности, терроризма и демонстрации израильской силы (как, например, в Ливане в 1982 году) положения этого соглашения оставались основой для урегулирования политической ситуации вплоть до конца 80х — начала 90-x годов.

Именно в это время два события существенным образом изменили подходы израильтян и палестинцев друг к другу и к окружающему их миру. Первым была так называемая «интифада» — выступления палестинцев на оккупированных территориях против Израиля, которые в течение шести лет нарушали спокойствие и безопасность. Хотя Израиль вполне успешно справлялся с прямыми угрозами, устранить косвенные угрозы оказалось намного сложнее. Израильтяне начали понимать, что поддержания мира с соседними арабскими государствами недостаточно: если Израиль хочет мирной жизни, он должен решить палестинскую проблему. Такой вывод подкреплялся и демографическими данными. При сохранении оккупированных территорий в составе Израиля еврейское население вполне могло стать национальным меньшинством. Наряду с 4,7 миллиона евреев в стране проживало 4 миллиона арабов, а уровень рождаемости у последних намного выше.

Другим поворотным событием стала война в Персидском заливе, которая оказала глубокое психологическое воздействие на все стороны — на израильтян, палестинцев и граждан арабских государств. Во-первых, уязвимость Израиля перед ракетами Саддама Хусейна изменила стратегическую ситуацию. Хотя надежно защищенные границы по прежнему оставались важными для Израиля, они уже не гарантировали безопасности. В этой связи идея обмена «земли на мир» вновь обрела привлекательность. Во-вторых, палестинцы заняли диаметрально противоположную позицию. Поддержав Саддама Хусейна в войне против Кувейта, они потеряли расположение руководства Саудовской Аравии и других стран залива, которые на протяжении многих лет оказывали им политическую поддержку и материальную помощь, а также предоставляли рабочие места. Это сразу усилило необходимость поиска компромисса внутри Израиля. И, в-третьих, арабские государства в ходе войны увидели неоспоримое доказательство военного и политического превосходства Америки. Стало ясно, что им придется проводить такую политику, которая приемлема для Вашингтона, и что Вашингтон никогда не допустит угрозы жизненным интересам Израиля.

Все это возвращает нас к словам Ицхака Рабина, произнесенным на лужайке у Белого дома. И, конечно, к суровому настоящему: когда я пишу эти строки, Израиль и Палестина находятся в состоянии, которое нельзя определить иначе, как вялотекущая война. Я не обольщаю себя надеждой, что могу (или должна) найти «решение» существующего конфликта. Эту нелегкую задачу должны взять на себя лидеры Израиля и Палестины. Однако, опираясь на собственный опыт, я хотела бы обратить внимание сторон на некоторые основополагающие принципы.

Единственным заслуживающим доверия внешним миротворцем являются Соединенные Штаты, а не ООН или Европейский союз.

Вместе с тем даже США не могут навязать мир: противоборствующие стороны должны искренне принять его.

Вполне понятно, почему Америку раздражает то, в чем она нередко усматривает упрямство Израиля: она стремится получить максимальную международную поддержку в войне против терроризма; однако Госдепартаменту не следует забывать, что Израиль испытал на себе ужас, который несут исламские террористы-смертники, задолго до 11 сентября.

Поэтому нельзя ожидать, что Израиль поступится своей безопасностью. Если он когдалибо пойдет на такой безрассудный шаг и пострадает из-за этого, его противодействие посредникам и палестинцам окажется беспредельным: «земля, отданная в обмен на мир» должна действительно нести мир.

Ни посредникам, ни Израилю не следует забывать о том, что палестинским лидерам нужен зримый результат, т. е. движение к реальной автономии и, в конечном, итоге, к созданию независимого государства, иначе они просто не удержатся на своих местах, а на сцену выйдут более радикальные и более опасные фигуры, которые только и ждут удобного момента.

Палестинское руководство, со своей стороны, никогда не сможет добиться доверия Израиля, если оно не арестует и не накажет тех, кто подстрекает к террору и осуществляет его на практике. Пока что Ясир Арафат не слишком склоняется к этому.

Более того, палестинцам придется смириться с тем, что в случае создания собственного государства оно будет небольшим, уязвимым и (по крайней мере поначалу) очень бедным. Ему потребуется значительная поддержка со стороны Иордании; но в любом случае оно останется экономически зависимым от Израиля, — именно поэтому в интересах палестинцев сделать так, чтобы Израиль проявил максимум доброй воли при создании такого государства.

Что бы ни преподнесло будущее, сторонам неизбежно понадобится терпение Иова: в конце концов, это святая земля, земля, за которую во все времена сражались больше, чем за любую другую, земля, где встречаются и соперничают три религии, и каждая из сторон может утверждать, что права именно она. Недаром Псалмопевец призывал: «Помолимся за мир в Иерусалиме»[195]. Он был прав. Мы должны сделать это.

В наши дни лишь очень смелый политик способен открыто усомниться в правомерности использования вопросов соблюдения прав человека в качестве стержня внешней политики. Еще несколько лет назад я вряд ли поверила бы в то, что смогу занять такую позицию.

Как типичный представитель своего поколения, чьи взгляды сформировались под влиянием событий Второй мировой и начала «холодной войны», я вышла на политическую сцену с твердым, даже страстным, намерением защитить права личности от всесилия государства. Принципиальное и последовательное противодействие многоликому посягательству государства на свободы индивидуума было характерной чертой нашего подхода в 800 годы. Тому, кто в силу своей молодости или забывчивости сомневается в этом, нужно лишь полистать газеты того времени. Проповедь «крайнего» индивидуализма в ущерб обществу была моей главной виной с точки зрения левых. На самом же деле подобное обвинение в мой адрес совершенно необоснованно: для меня исполнение долга всегда стояло на первом месте. Здесь важно отметить, что были и такие, кто критиковал нас за недостаточное внимание к свободе личности.