– Точно! Правильно, Аласейа! – поддержал Коршунова простой парень Кумунд, который, не стесняясь, то и дело наливал себе, вне очереди, из бочонка. – Торгаш все продаст!

– Вот именно. В том числе и новости.

– И новости! – пьяно провозгласил Кумунд. – Точно!

– Например, новости о новом походе на ромлян!

– А ведь верно! – воскликнул Скулди. – Ведь верно, Алексий! Говори дальше!

– Что говорить?

– Ты мудр! – уважительно произнес герул. – Подскажи, как узнать, кто ромлянам тайны продает?

– Элементарно, Ватсон! Отследить, у кого капитал неожиданно вырос! – по-русски проговорил Коршунов, засмеялся и повторил по-здешнему: – Очень просто. Посмотреть надо, у кого непонятно как богатства умножились.

– Мудро, – одобрил Скулди. – Просто по-ромлянски мудро… – Он устремил на Коршунова пронзительный взгляд. – Ну-ка спой, Алексий! Спой, как вы в Байконуре поете!

– Зачем?

– Послушать хочу!

Действительно в голосе Скулди нехорошо звякнул металл или показалось?

Но почему бы и не спеть благородному дону для другого благородного дона, если тот просит?

Коршунов задумался… А потом встал и грянул «Боже, царя храни!»

Не потому, что монархист, а просто в голову пришло.

Хорошо исполнил. Зычно и с душой, прослезился даже. Хотя дома сроду не пел царского гимна. Тем более, в Байконуре.

Герулов пробрало. Скулди обниматься полез. Бормотал в ухо:

– Прости, Алексий! Опять про тебя нехорошо подумал: уж так ты по-ромлянски мыслил. Но теперь вижу: не ромлянин ты. Родную ты нам песню спел, сразу видно. А язык – незнакомый. Немного на язык боранов похож, но не их язык…

– Никаких это не баранов язык! – возмутился Коршунов. – Натуральный русский, зеленая ты морда! – и тут же сообразил, что говорит не то, что следует. К счастью, всю тираду он тоже по-русски произнес, так что у Скулди не было повода обидеться.

Потом они еще много песен спели. На разных языках. И еще: Коршунову очень хотелось Скулди про Анастасию спросить: кто она? Откуда он ее знает? Но не спросил. Не настолько он пьян был, чтобы с малознакомым человеком такие разговоры вести. Тем более, Скулди этот – не простак. С ним ухо востро держать следует…

Утром приехали родичи: Фретила со своими. Барахла привезли – возов десять. В братнем доме Фретила тут же повел себя по-хозяйски. Оказалось, дом этот – Фретилин. Поскольку Фретила в роду – старший. Есть, правда, еще какой-то дядька в каком-то селе, который возрастом старше Фретилы, но он «неправильного» происхождения – от тиви рожден, а не от квено законной. В общем, с тех пор, как помер папаша (из-за которого, как выяснилось, Фретила из бурга и отчалил), Алехин тесть все собирался в бург приехать да в наследство вступить. Вот и приехал.

Средний брат (без звука) собрал вещички, домочадцев и отбыл в другой дом – где обитал третий брат, младший. А тот, в свою очередь, подальше от бурга отъехал, поскольку и там тоже у рода недвижимость имелась. Богатый род у Фретилы, ничего не скажешь.

Кстати, Фретила с собой и Алафриду привез. Передал с рук на руки здешним родичам. Приняли ее хорошо. От Хундилы кое-какое добро осталось, так что не пропадет теперь девка. Вернее, уже не девка, а тиви. Ежели так случится, что встретятся Аласейа с Гееннахом, пусть скажет Аласейа: мол, не бросил Фретила в беде Гееннахову тиви, помог. Позаботился.

Заботливый тестюшка сразу по прибытии развил бурную деятельность: припахал на работы по обустройству всех, включая Коршунова. Но совершил стратегическую ошибку: отстранил Агилмунда от руководящей работы по разгрузке и отправил чистить лошадей. Причем именно чистить, а не руководить чисткой. Забылся папаша. Не учел, что зазорно лучшему десятнику рикса собственноручно таким ничтожным делом заниматься. Да он, Агилмунд, и свою боевую лошадь не всегда сам чистит. А тут драить каких-то обозных кляч!

Изложив все это батьке, Агилмунд от работы самоустранился. Более того, отстранил от работ Сигисбарна и Книву. Заявил, что забирает их с целью тренировки. Фретила попытался протестовать, но Агилмунд поставил вопрос ребром: хочет Фретила, чтобы его сыновей в бою как ягнят зарезали? Если хочет, тогда пускай. Не станет их Агилмунд бою учить. Пусть их убьют. Только он, Агилмунд, о смерти их матери сообщать не собирается. Пусть Фретила сам к ней придет и скажет: вот, Брунегильда, убили твоих сыновей, потому что я, Фретила, не дал сыну своему Агилмунду, воину знатному, братьев бою обучить. Вот и убили сыновей твоих, Сигисбарна и Книву.

Фретилу такой демагогией было не сокрушить, но речь Агилмунда вовсе не к нему адресовалась, а к матери. Брунегильду же никто не назвал бы покладистой. Натуральная бой-баба, которой лучше поперек дороги не становиться и в дискуссии с ней не вступать. Мужу, конечно, она особо не перечила. Не принято здесь мужьям перечить. Нравы патриархальные: можно и схлопотать. Но если дело касалось ненаглядных детишек…

Короче, сплюнул Фретила себе под ноги и разрешил. Бери кого хочешь, сынок, и проваливай с глаз долой. И без тебя дел невпроворот.

Разумеется, Коршунов тоже к Фретилычам присоединился. Уж кому-кому, а ему потренироваться с местным оружием было остро необходимо. Но только как бы это сделать, чтоб славу «небесного героя» в грязюку не уронить?

Агилмунд и Алексей ехали верхом. Коршунов уже навострился: ляжек не стирал и спину коню – тоже. И седло у него теперь было получше: удобное, с высокими луками и другой формы, чем у местных. Седло он сменял у Ахвизры на несколько квадратных метров «небесного паруса». Ахвизра сам предложил. Присовокупив к предложению ироничный комментарий про «свинью на заборе». Седло было трофейное, и дружинник требовал за него кусок в десять шагов длиной. «Из моего седла ты, Аласейа, и захочешь – не вывалишься!» – утверждал он. Коршунов уже знал, что поторговаться – одно из первейших местных развлечений. Не столько даже ради наживы, сколько – красноречием поблистать. Сошлись на «двух шагах», но чтобы Ахвизра отмерял. Он и отмерил: на каждом шаге едва на шпагат не садился, чуть не упал. Присутствовавшие при этом Сигисбарн и Книва всласть повеселились. Но сейчас им было не до смеха. Агилмунд погнал их «с полной выкладкой» рысью, километра четыре. Когда выехали на симпатичную полянку, одежка на братьях стала – хоть выжимай.

Спешились. Передохнули. Ничего, ребятки молодые: Книве вот всего четырнадцать. Тощая длиннорукая жердина с белым пухом на подбородке. В движениях некоторая щенячья неловкость, но жилист и вынослив. И цепок. (Фактура, идеальная для скалолаза, профессионально отметил Коршунов. Еще бы растянуть его немного…) Реакция, глазомер – все при нем. С тридцати шагов копьем в цель попадает. Насмерть. Воспоминание об этом беспокоило Коршунова. В сознании не укладывается, что этот худощавый улыбчивый пацан – прирожденный убийца. По законам того времени, из которого пришел Коршунов, Книву следовало бы срочно изолировать от общества. Но это общество вполне одобряет мальчишку, который убивает без малейших эмоций и вдобавок отрезает убитым головы. На сувениры.