— Савойя — бедная страна, сударь. И у ее герцога, в отличие от короля Франции, нет подданных и сокровищ, предназначенных для того, чтобы разбрасывать их по полям сражений. Возьмите то, что я могу дать, и оставьте мне необходимое для защиты моей собственной страны. Географическое положение ее таково, что против нас могут быть направлены контрудары; у меня могущественные соседи, они готовы выступить в любое время и отыграться на мне, но я не сдамся без боя и спасу свою честь, если это единственное, что я могу спасти.

Послу пришлось — ничего не поделаешь — согласиться. Обменявшись с герцогом еще несколькими незначащими фразами, он удалился, но в прихожей осведомился, в какие часы я бываю одна, поскольку ему необходимо поговорить со мной без свидетелей.

Мой конюший ответил ему, что определенного часа назвать не может, ибо его высочество приходит ко мне по нескольку раз в день и часто вовсе не покидает «Отраду», как он назвал мой дом. Посол ответил, что он пришлет узнать, каковы будут мои распоряжения.

Все это мне тут же пересказали, и я немедленно поделилась с герцогом услышанным. Он очень просил меня принять посланника Франции и проникнуть в его намерения. Таким образом мы могли бы узнать много полезных подробностей и действовать с большей уверенностью.

В тот же вечер посол попросил об аудиенции и немедленно получил ее. Чтобы лучше разыграть комедию, посол советовал мне не говорить герцогу

Савойскому о своем письме и о том, что за ним последовало; я отвечала с той же откровенностью. В политике так часто бывает: вы ошибаетесь, полагая, что вас разгадали, и надеваете маску, которую сами же и срываете, притворяясь, будто верите, что она у вас еще на лице.

Посол пришел ко мне на официальные переговоры от имени короля, своего повелителя. Его величество желал точно знать, каковы намерения герцога. Ему не хотелось думать, что родственник и союзник мог отвернуться от него, и тяжело было принимать суровые меры, поэтому он решил, что я, его подданная по рождению, питая к Франции привязанность, естественную для всех благородных сердец, буду защищать интересы своей родины.

— Мой прославленный повелитель знает, какой чести, какого внимания удостаивает вас его королевское высочество герцог Савойский, сударыня; ему известно, что вы этого вполне заслуживаете, ибо в высшей степени обладаете благоразумием и высокими добродетелями, блестяще; воплотившимися в вас. Его величество рассчитывает на вашу преданность и мудрость, надеясь, что вы сумеете объяснить герцогу Савойскому, с какой стороны его ожидает слава и процветание. Его величество король Франции не раз осыпал его милостями, герцог многим ему обязан, не смею думать, что он забыл об этом, но все же…

— Сударь, я, как велит мне долг, очень благодарна за? честь, которой удостаивает меня его величество король, Франции, и, хотя очень далека от сложнейших проблем,, возникших в настоящее время, могу заверить вас, что если его светлость герцог Савойский соблаговолит узнать мое скромное мнение, то я не дам ему совета, от которого могли бы пострадать его слава или его интересы.

— Я еще не выполнил моей миссии, позвольте же завершить ее. Мой повелитель, король Франции, очень хотел доставить вам удовольствие; высоко оценивая ваши достоинства и питая глубокое уважение к герцогу де Люину и всей его семье, он поручил мне передать вам свой портрет, усыпанный бриллиантами; такие портреты он посылает тем, кому желает оказать особую честь. Вот этот портрет; вы, конечно, узнаете короля, ибо в детстве имели честь неоднократно лицезреть его величество, не так ли?

Я приняла подарок так, как он заслуживал быть принятым, но ничего не предложила взамен — ни обещаний, ни откровений.

Перед уходом, в промежутке между двумя поклонами, несколько раздосадованный посол произнес — как бы под занавес — следующую фразу:

— Война во Фландрии, без сомнения, продлится долго и будет смертоносной; три полка — это очень мало; я думаю, что герцог Савойский должен держать наготове несколько других: они скоро потребуются.

В этих словах было сказано все; я поняла их смысл, но чтобы не выдать себя, ничего не ответила; господин посол лишь еще раз улыбнулся в ответ на мой любезный поклон. Я с нетерпением ждала принца — как и я, он понял всю важность этого предостережения.

— Ему хочется разоружить меня, это ясно, он боится меня. Наверно, он разгадал мои намерения, а может быть, кто-то предал меня. Но Небом клянусь, того, чего он хочет, не будет. Мое государство невелико, согласен, но, каким; бы оно ни было, я получил его от моих предков, владевших им благодаря Богу и собственной шпаге; я буду защищать мою страну от всех посягательств, от всех захватчиков. И я передам ее в наследство моим детям, не утратив ни одного замка; напротив, я расширю ее территорию, если жизненные обстоятельства мне это позволят, и докажу, что достоин имени, которое ношу; дорогой дядюшка вернет мне мои славные крепости Барро, Пинероло и Касале; я отниму их у него, иначе его солдаты все разрушат; я клянусь вам в этом, а вы знаете, что моей клятве можно верить.

Признаться, я восхищалась его горделивыми речами; не испытывая к Виктору Амедею любви, равной его чувству ко мне, я все же сильно привязалась к нему. Во всяком случае, я любила достаточно, чтобы выступить на его стороне против короля, родины и всех моих родных.

Я обожала наших детей; потеряв малюток, которых у меня отобрали, я изливала на этих нею свою нежность; их родина стала моей родиной, и их отец, совершенно естественно, был для меня самой главной опорой в жизни. Поэтому, пользуясь своим влиянием, я всей душой поддерживала его начинания и вдохновляла его. Людовик XIV хотел завладеть Савойей, домогался ее, она была ему по вкусу; она могла стать чудным украшением его короны, а мы хотели сохранить ее. И сохранили, хвала Небесам!

Я говорю об этом так, как сказала бы тогда, как если бы еще обитала в «Отраде»… Забыты мои шестьдесят пять лет и то, что я нахожусь в Париже, что мои дети отплатили мне неблагодарностью, а Виктор Амедей отчитывается на том свете перед Богом, который судит королей. Воспоминание — великое чудо.

Полки действительно ушли; среди них был и полк г-на ди Верруа.

Мой муж стал служить Франции, где он пользовался уважением, что тем более наносило ущерб уважению ко мне, ибо во всем нашем разладе обвиняли лишь меня; но так происходит всегда, когда человеку не свойственны те пороки, которые приписывают ему все, и когда нужно проникнуть в его сердечные тайны, чтобы судить о нем справедливо.

Я пала по вине мужа — это была чистая правда, — однако осудили только меня. К счастью, есть Божий суд. Я не стану просить Всевышнего наказать г-на ди Верруа, но я требую, чтобы и вину и кару мы разделили по справедливости; я достаточно каялась и том, что совершила, и потому надеюсь на прошение.

Несмотря на обманчивые свидетельства доброго согласия с Людовиком XIV, наши переговоры шли своим ходом.

Переписка не прекращалась; были перехвачены два курьера с малозначащей корреспонденцией; но этого было достаточно, чтобы вновь возбудить едва развеявшиеся подозрения; мы поняли это сразу, однако были еще не совсем готовы сбросить маску и не знали, как выиграть время до тех пор, пока препятствия будут устранены.