Посол Великобритании в Берлине Невил Хендерсон в последний момент настоятельно призвал польского посла Липского по крайней мере выслушать германские предложения, поручив еще 31 августа в первой половине дня Далерусу и британскому дипломату Джорджу Огилви-Форбсу зачитать их ему. Он получил в ответ от Липского (как пишет Далерус):

«(…) что он не имеет никаких оснований интересоваться нотами или предложениями немецкой стороны. Он хорошо знает ситуацию в Германии после пяти с половиной лет посольской деятельности (…); он (Липский) заявил о своем убеждении в том, что в случае войны в этой стране вспыхнут беспорядки, и польские войска победным маршем пойдут на Берлин»[265].

Этому предшествовали следующие события: утром 30 августа в британском посольстве появился Клейст-Шменцин, уже известный нам по его деятельности в 1938 году. Клейст, «находившийся в тесном контакте с военным министерством», передал британскому военному атташе подробный отчет о военном планировании и «ситуации» в Германии c его точки зрения. Отчет был направлен Хендерсоном в переданной по телефону телеграмме британскому министру иностранных дел Галифаксу. Клейст-Шменцин выложил британскому военному атташе следующую информацию, содержащуюся в телеграмме:

«Он сообщил британцам подробные стратегические планы. Браухич заявил, что войну на два фронта не выдержать, так как нельзя было бы достичь быстрого решения[266]. Линия Зигфрида сильно укреплена лишь местами, но слаба во Фрайбурге, Саарбрюккене и Аахене. Германский Генеральный штаб опасается там прорыва. У Гитлера был нервный срыв. Генштаб хочет использовать нервозное состояние Гитлера, чтобы осуществить военный Coup (переворот), но он должен быть уверен, что Англия не пойдет на уступки. Если бы Генеральный штаб убедился, что отчеты Риббентропа об Англии ложны, то это было бы на руку диссидентским элементам. Кроме того, имеется примечание: “переслать дальше в Варшаву”».

Сэр Айвон Киркпатрик отметил в маргиналии к отчету:

«(…) По описанию я не могу идентифицировать этого офицера, но полагаю, что он является отставным офицером, связанным с реакционными элементами Генерального штаба. Он сообщил нам много довольно точной информации в сентябре прошлого года, когда пытался побудить нас оказать сопротивление Гитлеру. Данный отчет был зачитан премьер-министру утром 31 августа»[267].

Также и из этой информации можно однозначно сделать вывод, что заговорщики хотели внушить англичанам, будто бы Гитлер находится на грани срыва. Путем «Coup», по выражению Клейста-Шменцина, можно было бы привести весь режим к падению. Примечательно в этом отчете не в последнюю очередь то, что он был незамедлительно направлен Чемберленом в Варшаву и там, как видно из заявления Липского, повлиял на формирование абсолютно неприступной — даже и после германо-советского пакта — позиции польского правительства. Также и в этом случае, добавлю личное замечание, для подстрекательства англичан вновь использовалось утверждение: Иоахим фон Риббентроп будто бы неправильно сообщал об Англии, а именно в том смысле, что Англия не стала бы воевать. Это утверждение конспирации доказывает ее план: любыми средствами вовлечь британское правительство в военную конфронтацию с Германией и тем самым развязать войну. Здесь в очередной раз проясняется подоплека систематической диффамации отца и его отчетности Гитлеру.

Но вернемся сначала к мотивам польской и, в конечном итоге, английской политики. Также и эти государства находились в серьезной дилемме. Польская «дилемма» определялась геополитическим положением Польши между двумя могущественными соседями, Германией и Советским Союзом. Пилсудский правильно понимал: главное для Польши заключалось в том, чтобы установить с обоими соседями Modus Vivendi и поддерживать его. Польша должна была по возможности избегать безоговорочного принятия чьей-либо одной стороны. Отсюда были сперва понятны колебания Польши, не желавшей быть впряженной в антисоветский центральноевропейский блок.

Надо себя представить на месте Бека. Он знал, конечно, о планах немецких заговорщиков. Мы видели: отчет Клейста-Шменцина с немецкими планами развертывания, военными рекомендациями и обещаниями военного переворота был немедленно направлен Чемберленом в Варшаву. Так что Бек, весьма вероятно, был заранее поставлен в известность о планах немецкого заговора. Эта перспектива легла, видимо, в основу его политики, потому что даже Бек, титуловавший себя «полковником», как бы он ни переоценивал польские возможности, на эффективную помощь Великобритании и Франции, если бы дошло до военного конфликта с рейхом, рассчитывать не мог.

Бек был не только осведомлен о планах немецкого заговора, но и одновременно на него оказывалось сильное давление со стороны США и Великобритании, с тем чтобы воспрепятствовать соглашению с рейхом. Не желая ставить на немецкую карту и принимая позицию западных держав благодаря поддержке США за сильнейшую в долгосрочной перспективе, он оставался глух к германским предложениям, хотя ему и полагалось знать, что отсюда может возникнуть чрезвычайно опасная ситуация для Польши. Перспектива переворота в Германии являлась в этой связи тем спасительным якорем, в котором нуждалась Польша. При этом Бек вряд ли был осведомлен о том, что сам Клейст-Шменцин — то есть тот, кто выдавал себя за голос немецкой конспирации, — домогался у англичан коридора; требование, которое шло несравненно дальше, чем предложение Гитлера.

Здесь стоит отметить весьма интересную деталь. К посольству Германии в Москве принадлежал в 1939 году секретарь миссии Ганс Герварт фон Биттенфельд. Хотя он и не был, как выражались в то время, стопроцентным арийцем, ему не пришлось испытать трудностей или даже преследований, напротив, он занимал солидную позицию германского дипломата «высокого ранга» в отцовском Министерстве иностранных дел. Герварт регулярно информировал американского дипломата Чарльза Болена о ходе германо-русских переговоров и предоставил ему, наконец, все детали договора (копии телеграмм в Берлин, которые он должен был зашифровать), в том числе дополнительный секретный протокол. Болен, естественно, незамедлительно поставил в известность госдепартамент.

Из этого дополнительного секретного соглашения следовало, что, в случае конфликта, Польша должна быть вновь разделена, по крайней мере, на сферы интересов, что бы под этим ни понималось. Эти намерения Советского Союза и Германского рейха были, таким образом, Рузвельту и британскому правительству известны. Но ни Рузвельт, ни Чемберлен не сочли нужным сообщить о них польскому правительству, то есть правительству страны, которой они непосредственно касались. Не исключено, что смертельная опасность, возникавшая для Польши в результате германо-русского соглашения, побудила бы польское правительство к переговорам и, возможно, к уступкам. Напротив, сообщения никому не известного заговорщика, обещавшего военный переворот, британское правительство направило в Варшаву незамедлительно. Удивительно также, что и Герварт не предоставил свою информацию о германо-русском договоре полякам. Это явилось бы, вероятно, — от дипломата, вообще говоря, можно ожидать, что он это понимает, — самым верным способом предотвратить войну; а ведь Герварт оправдывал свои действия этим мотивом.