Как однозначно следует из вышеизложенного, предложенный отцом «поворот» внешней политики Германии от антисоветского центральноевропейского блока, включающего Польшу, к прорусской и, таким образом, антипольской политике дался Гитлеру очень тяжело. По сути, он колебался слишком долго. Гитлер и отец были вынуждены к этому повороту — самое настойчивое утверждение по этому поводу не будет преувеличением — так как Польша, под англо-американским влиянием, отказалась от сближения и примкнула к антигерманской стороне. Однако и сейчас Польша могла бы добиться решения, не угрожавшего ни ее государственности, ни ее чести.

Не стоит забывать, что еще в считаные дни до заключения германо-русского пакта у немецкой стороны полностью отсутствовала ясность, выберут ли русские союз с рейхом или с западными державами. Колебания Гитлера, наряду с его комплексами по поводу примирения с большевиками, можно объяснить только надеждой в отношении осуществимости достижения договоренности с Польшей, и, в более широком контексте, с Англией, чтобы избежать как войны, так и идеологической компрометации соглашением с СССР.

Впрочем, его дипломатические шаги непосредственно перед началом войны свидетельствуют: речь для него шла о том, чтобы не допустить дело до военного конфликта. Помимо официальных каналов он использовал неофициальные пути, как это доказывает, к примеру, привлечение шведа Биргера Далеруса. Решающим доводом является, однако, аннулирование приказа о наступлении во второй половине дня 25 августа по настоянию отца, после того, как было получено известие о ратификации нового англо-польского договора, который уточнял данные в марте взаимные гарантии обоих государств, так и хочется сказать: ограничивал их конфронтацией с Германией[263]. Если бы для Гитлера речь шла лишь о русской поддержке, чтобы «развязать свою войну», то не имелось бы никаких оснований отзывать приказы для армии 25 августа в самый последний момент и со значительными техническими трудностями. Аннулирование приказа было связано с довольно большими рисками: военным и, в первую очередь, политическим.

Как раз в договоре с Россией германское правительство видело шанс все же еще прийти к соглашению с Польшей. Требование Советским Союзом права прохода через Польшу и Румынию в случае выполнения союзнических обязательств в конфликте с Германией должно было открыть глаза руководителям польской политики в отношении истинных целей Советского Союза. Внезапная заинтересованность англичан после заключения германо-советского пакта о ненападении в ограничении полных до тех пор гарантий Польше в случае войны с Германией должна была бы окончательно заставить призадуматься Бека и его сотрудников. В ситуации 1939 года только рейх был в состоянии защитить обе эти страны от советской агрессии. Никакая держава на свете не смогла бы побудить русское руководство вывести свои войска из этих двух стран. Ирония мировой истории — спустя несколько лет так и случилось! Разумная польская политика поставила бы Польшу как потенциального союзника Германии против Советского Союза также и в относительно сильное положение к рейху.

Для непредвзятого историка здесь возникают два вопроса:

1. Каковы были мотивы польского правительства, и какие цели оно преследовало, отвергая после заключения германо-русского договора возобновленное немецкое предложение о переговорах или отказываясь следовать ему?

2. Чем руководствовалось британское правительство, ратифицируя англо-польский договор, заключенный в ясном осознании того факта, что оно не имело возможности помочь Польше в военном отношении? Польша была этим договором спровоцирована к занятию самоубийственной и полностью непримиримой позиции в отношении к рейху.

Как ни странно, эти ключевые вопросы до сих пор не были подняты официальной исторической наукой. Начнем с первого вопроса. Разве утратило свою силу уже цитированное высказывание польского министра иностранных дел Бека, сделанное французскому министру Лавалю, согласно которому величайшая катастрофа для польской нации всегда разражалась тогда, когда «Германия и Россия» действовали «сообща»? Устарела ли вдруг эта очевидная и подтвержденная историей истина в те четыре года, в которые Германия вновь стала фактором силы? Даже принимая во внимание склонность министра иностранных дел Польши Бека к переоценке польской позиции, побуждавшую его предаваться мечтаниям о распространении польской власти и влияния от Балтийского до Черного моря, все же нельзя предположить, будто он всерьез верил, что сможет удержаться между рейхом и Советским Союзом в военном отношении. Правда, польско-советский пакт о ненападении еще действовал[264].

Мы описали американские усилия, имевшие целью уберечь Польшу от немецкого влияния и таким образом склонить ее к курсу конфронтации с рейхом. Мнимоочевидная поддержка «западных держав», включая США, и, казалось бы, непримиримый конфликт между Германией и Россией могли поначалу подвигнуть министра иностранных дел Польши на отказ от германских предложений. Переговоры о военном союзе между Англией и Францией, с одной стороны, и Советским Союзом, с другой, возможно, укрепили его в убеждении, что он, если решится на конфронтацию с рейхом из-за Данцига (всего лишь из-за Данцига!), будет иметь надежный тыл.

Если все это еще можно понять, то политика Польши после заключения германо-русского договора не поддается объяснению. Имеется ли еще один ключ к разгадке хода мыслей польского правительства? Мыслей, которые, претворившись в реальность, в конечном итоге обернулись самоубийством, вновь приведя к утрате Польшей политической независимости и, таким образом, к национальной катастрофе.

С 1938 года с немецкой стороны от различных подпольных, однако принадлежавших к высшему эшелону власти, оппозиционных групп по различным каналам постоянно шли обращения к британскому правительству с призывом оставаться «жестким» и угрожать Гитлеру, противодействуя его политике. Нам уже знакомы инициаторы этих обращений, о них говорилось в связи с судетским кризисом. Это госсекретарь фон Вайцзеккер, начальник Генерального штаба Бек, глава абвера адмирал Канарис и, далее, также Шахт, Герделер, Клейст-Шменцин, граф Шверин фон Крозиг, Кербер и другие. Тенор их обращений всегда оставался одним и тем же: внутреннее положение Германии описывалось как тяжелое, поэтому военный переворот имел бы хорошие шансы на успех. Однако предпосылкой является «дипломатическое поражение» Гитлера или война. Здесь, на мой взгляд, решающее объяснение непонятной политики Бека, приведшей затем Польшу к катастрофе. Бек и вместе с ним британский Генеральный штаб, вероятно, надеялись, что чрезвычайная ситуация относительно британской гарантии для Польши даже и не наступит. Обоим должно было быть ясно, что оказать военную помощь Польше не удалось бы. Это в особенности относилось к британскому Генеральному штабу, который такую помощь даже теоретически не взвешивал.