И все ж уперлись Матвеевы казаки. Хмуро головами трясли, а глаза у них были какие-то белесые, неживые…

Очень это не понравилось Егорову, очень!

Так, ничего толком не порешав, и разошлись… не сразу, конечно, еще долго сидели у костра, пели песни, плясали – когда перестали обратно звать, ватажники Матвей Серьги вновь сделались прежними, своими.

Колдун Енко Малныче, улучив момент, отозвал атамана в сторонку:

– Мой друг, однако, я здесь сильное заклятье чую!

Иван зло дернул плечом:

– Чует он! Я тоже чую. И еще одной жонки что-то не наблюдаю – Матвейкиной Митаюки. Его самого спрашивал – говорит, мол, в гости к своим пошла, обещала вернуться как сможет. И этак спокойно говорит – будто жена его за водой отправилась, а не черт-те куда, – а глаза – белые-белые.

– Я же и говорю – заклятье, – покусал губу колдун. – А ты, мой друг, меня не слушаешь, о своем думаешь, когда надо – об общем.

– Так я об общем и думаю!

– Ага! Кому говоришь-то?

– Ладно, – атаман устало махнул рукой. – Тявкаться, как собаки, не будем. Афоне скажу – пущай завтра молебен устроит. Ране в случаях таких – помогало!

– Богов попросить – это правильно, – согласно кивнул Енко. – Я тоже попрошу… и другой ваш шаман, Маюни, – пусть попросит. Только побыстрей надо, да! Великий Седэй войско сюда пришлет очень скоро – терпеть чудаков не будут.

– Завтра молебен сладим… – атаман тряхнул головой. – Кто-кто войско пришлет?

– Совет колдунов. Самых сильных!

Вообще-то хитрый Енко мог бы уйти прямо сейчас, раствориться в лесах, а казаки пущай уж выкручиваются сами. Колдун так бы и сделал бы, коли б не был так самолюбив и не имел кое-каких далеко идущих планов. Славный Хойнеярг манил его своим почти что столичным блеском! Вернуться! И не так вот, ненадолго, изгоем. Не таиться по углам, а найти готовых на все людей – не обязательно колдунов, можно и воинов – а такие есть среди тамошней молодежи, коей тупое, цепляющееся за власть, старичье давно наступило на горло! Облезлый похотливый тюлень Еркатко, старуха Эрвя-пухця, да многие… И многие их ненавидят, пока что – тихо. Все потому, что нету достойных вожаков. Но ежели таковой вождь вдруг объявится… Ах! По большому-то счету, Великому Седэю все равно, кто будет править в Хойеярге – старый Еркатко Докромак или молодой Енко Малныче! А даже если и не все равно, если там поддерживают Еркатко, то… можно ведь их и задобрить, и, если надо, надавить без всякого почтения. И вот тогда-то эти презирающие смерти, уверенные в себе бледнолицые демоны очень даже пригодятся! Кстати, у этих демонов имеется весьма действенное оружие – огненный бой, или, как они называют – пищали, тюфяки, пушки. Сильные люди! На худой конец, если что-то пойдет не так, у них же в крепости можно и отсидеться.

Значит, помогать! Быть с бледнолицыми до последнего… до последнего их часа! Достойно сражаться, а ежели вдруг колдуны все же окажутся сильнее – потихоньку уйти… Да! Вот тогда и можно будет, а пока… Пока надо помогать, колдовать, что-то делать. Все же – друзья!

Веселенькая толстушка Анине была невеликого ума дева. Впрочем, зачем девушке лишний ум, когда все остальное имеется – искрящиеся зеленовато-серые глаза, пухленькие румяные щечки, крутые бедра, крепкая и тугая грудь, между прочим, очень даже не маленькая! Не то что у этой непоседы Ябтако! А мужчинам, между прочим, за что-то подержаться надо… вот, за Анине сейчас и держались… все, кому не лень, все, кто хотел – Анине никому не отказывала… Потому что боялась дикарей страшно, куда больше, нежели своих колдунов! Да и как их не бояться-то? Глазищи навыкат, носы длинные – клювом, тела бледные, как у демонов из нижнего, подземного мира. Оттуда бледнокожие дикари и пришли, тут и думать нечего. А вдруг, ежели не угодишь, так с собой заберут, под землю? Да сожрут там живьем… и пожирать будут медленно-медленно, долго-долго. Так, что от боли невыносимой, дикой, будешь выть месяц, а то два, пока совсем не съедят, до последней косточки! Так что лучше уж покориться. Кто сильнее – тот и прав, тем более дикари почти все – мужчины, а как мужчинам без женщин? Ясно – никак.

Правда, Митаюки-нэ, жена вождя бледнотелых, но вроде бы как своя, учила, чтоб всем-то подряд не отдавались, искали б себе одного. Да постепенно подчинили бы своей воле… Да-а-а… Если б еще она, эта воля, была! Может, у кого-то и есть, а вот у нее, Анине, точно нету. Такой уж уродилась – безвольной, ни в чем потерпеть не могла, ну разве что только под страхом суровой и неизбежной кары.

Честно сказать, Анине еще и не задумывалась – а кого бы выбрать-то? Ну, глянулся ей один… там еще, в остроге. Здоровущий, крепкий – всем богатырям богатырь, все ходил с огромной дубиной! Вот с таким бы жила без страха, никто б не тронул, даже Митаюки-нэ – и та б приказать ничего не посмела. Жаль, уплыл богатырь на большом челне, да многие тогда уплыли, одни молодые парни в остроге остались… и сюда, в Яхаивар, ушли.

Но теперь-то богатырь тот вернулся! Услышали боги тайные мысли пухленькой Анине, и теперь вроде бы и что-то делать бы надо – а что, да как – девчонка не знала. Спрашивать же ни у кого не хотела, и не потому, что стеснялась, просто… ну их, задавак этих, смеяться еще будут, да песенки обидные петь. Уж она-то как-нибудь сама разберется… придумать бы только – как. Для начала бы – быть к богатырю поближе, а уж там… там, может, и сладится что.

Вот ведь славно придумала Анине – выходит, не хуже, чем у других, умишко, зря ее менквихой толстопятой в детстве дразнили. На славу, на славу… Теперь – и делать.

Тут уж Анине больше не раздумывала – все равно ничего не придумается, и эта-то мысль, честно сказать, случайно пришла – а отбросив все свои страхи, отважно пошла к частоколу, к костру, хворосту корявого в охапку набрав. Немного, а так, если вдруг спросят – куда, так ответить – мол, дровишки несу.

И эта мысль тоже девчонке понравилась, Анине даже себя похвалила – хитрая, мол! Подождите-ка, то ли еще будет!

Все бы и хорошо, да вот только одна незадача случилась: девушка с лучшими намерениями к костру, а богатырь, не поглядев, – ей навстречу, да мимо, куда-то в лес. С топором пошел, наверное, дубину новую вырубать. Старая прохудилась, что ли? Нет, не может дубина прохудиться – чай, не березовый туес.

Однако что же делать-то? Подумала-подумала дева, да, бросив хворост, пошла следом за богатырем в лес. Только вот замешкалась малость да заплутала – смеркаться уж начинало, а богатырь-то неизвестно куда пропал. Покричать бы, да побоялась Анине кричать, мало ли, вдруг воины из лесу выскочат, скажет, кому тут кричишь, к кому взываешь? Взмахнут огромными кривыми ножами – они саблями прозываются, – да покатится голова с плеч! Жалко голову-то, своя, чай, не чужая.

Пошла было Анине обратно, да заплутала, она и раньше, в родных-то местах, этак вот иногда терялась – но тогда орала, звала, а уж ныне…

Ныне уселась девица на пригорке под толстой кривой сосною, да, спиной к теплой коре прижавшись, заплакала, запричитала – никому-то, мол, не нужна…