к профессиональной деятельности или на получение высшего образования кажется беспредметным или бесполезным тем, кто едва сводит концы с концами. Тем не менее существовали коалиции и союзы групп, называвших себя феминистскими и делавших акцент на достижении социальной справедливости или защите прав трудящихся. Более того, женщины из рабочей среды всегда поддерживали феминистские кампании за предоставление избирательного права, за мир и репродуктивные права. Деятельность рабочих организаций стала бесперебойным источником вдохновения для феминисток, позаимствовавших оттуда тактику забастовок, пикетов и бойкота (глава 7).

В формировании глобального феминизма обязательно следует учитывать расовые предрассудки. Важно рассказывать о привилегиях белых: это позволило Шуламит Файрстоун отмахнуться от расизма как просто от «расширенной версии сексизма», а немецкой феминистке Карин Шредер-Клебер заявить, что «женщины — это негры всех стран»[354]. Расовая иерархия часто исключала темнокожих, азиаток и латиноамериканок из созданных белыми феминистками пространств, институтов и картин будущего. Это породило призывы распустить «организации белых» и придумать новые феминизмы, «в основе которых лежит разнообразие, и с цветными в качестве лидеров»[355]. Этот рассказ о расовых привилегиях можно соединить с рассказом о вкладе и инициативе цветных женщин вопреки сопротивлению. Их организации и их деятельность повлияли на представления о демократии, правах человека и половой свободе. Цветные женщины не отвечали на белый расизм, но — иногда следуя, по выражению Бениты Рот, «иными дорогами» — своими поступками и своим анализом оказывали влияние на феминизм[356]. Обостренное восприятие расового неравенства выдвинуло их на передовую развивающихся интерсекциональных подходов (глубоко повлиявших и на мою книгу), на линию фронта иных видов теоретизирования и борьбы.

В основу этой книги положена приверженность многообразию, однако историческая реконструкция имеет свои границы. Написание истории всегда зависит от сохранившихся источников: писем, брошюр, журналов о феминизме, фотоснимков, одежды, значков и прочих вещиц, помогающих узнать его прошлое. Однако фрагменты мозаики могут оказаться утраченными, уничтоженными, и их сохранность — не только вопрос везения. Все зависит от наличия власти, сил и средств. В случаях, когда речь идет об активистках, принадлежавших к неимущим, к рабочему классу, к мигрантам или этническим меньшинствам, документов о феминистских выступлениях и идеях сохранилось мало. Поэтому все попытки написать историю феминизма останутся предвзятыми, благоволящими тем, кто хотел или мог примерить на себя роль феминисток и добиться того, чтобы их голос услышали. В тени же остаются те, кто в большей степени маргинализирован, или те, кто опасался называть себя «феминистками». Тем не менее сознательно глобальная критическая история способна обратить на себя внимание и сберечь то, что сохранилось, и указать на отсутствующие детали мозаики.

Применимое прошлое

Как участникам нынешних кампаний следует относиться к прошлому? Прошлое может вдохновить, подсказать идеи и методы. Лозунги на тротуарах, голодовка, пародирование и сатира, пылкая дружба, изготовление «зинов» и сочинение книг — все это по-прежнему входит в арсенал феминистской политики. А богатые взаимоотношения с прошлым способны придать современной политической деятельности и идеям ощущение историчности и реализуемости. В феминистском ландшафте сохраняются важные связи: женское тело было и остается объектом наблюдения и критики, насилия и контроля, а активистки, как и прежде, испытывают любовь и гнев, они пользуются для желаемых преобразований такими инструментами, как литература и музыка, создают и присваивают собственные «вещи» и пространство.

Однако упор на повторяющиеся схемы и связи чреват пренебрежением к исторической дистанции. В прошлом интересы феминисток иногда резко разнились и попытки обратиться к женскому вопросу предпринимались в условиях совершенно иных, нежели теперь. Например, «сумасбродное желание» Мэри Уолстонкрафт видеть женщин образованными и даже политически активными имело источником ее глубокую веру в Верховное существо. Интеллектуальные и религиозные споры XVIII века, обусловившие ее веру, в наши дни едва ли находят отклик. Подчеркивая эту дистанцию, историк Джудит Аллен предупреждает: не следует фамильярничать с историческими персонажами. Она также настаивает на том, что нам не следует винить предшественниц феминизма в том, что они не придерживались наших нынешних ценностей[357].

Прошлое может служить феминисткам важным источником вдохновения — и не обязательно закреплять или распространять сопутствовавшие ему ограничения и насилие. Иногда феминисткам прошлого были свойственны расовая несправедливость, сословные предрассудки, антисемитизм, воинствующий империализм или тривиальное пренебрежение к проблемам, которые мы считаем очевидными. Реакцией на непростое прошлое, однако же, не должно быть всего лишь отречение от него или чувство разочарования. В ней можно найти множество материалов для сравнений, творческих реконструкций и исторически обусловленной критики. Следует с подозрением относиться к попыткам сгладить, упростить ландшафт феминизмов или игнорировать его неустранимые идеологические различия.

Понимание этих нюансов в наши дни делает историю феминизма важной для исследования. Не стоит удивляться тому, что женщины хотят разного. Но течения феминизма сохраняются или сходят с исторической сцены в зависимости от того, в состоянии ли они извлечь пользу из этого разнообразия. Признание того, что феминистки в прошлом не следовали одной-единственной программе, может помочь снизить градус ожесточенности нынешних споров. Нет ничего дурного в том, чтобы у тех или иных движений были расходящиеся цели и стратегии, — и вполне естественно, что разные люди понимают их по-своему. В моей книге феминизм приобретает множественную форму — с тем, чтобы расширить рамки возможного и воодушевить феминисток. Разумеется, мой выбор ключевых для феминизма событий, вещей и мест обусловлен личным опытом, прочитанными мною книгами, музыкой, которую я слушала, местами, где я жила, привилегиями, которыми пользовалась. У других возникнут совершенно иные претензии к прошлому, и они поставят во главу угла свои собственные мечты, песни и акции. Применимая история дает вдохновение и темы для беседы. Не все одобрят мой выбор, однако я рада этому несогласию: заведомо правильного варианта не существует, и феминистская политика развивается и сохраняет значение.

Что дальше?

В 1971 году американская феминистка Бетти Фридан гадала: «Не придется ли в 2000 году какой-нибудь замученной, истерзанной чувством вины из поколения моей внучки начинать все сначала?»[358] Фридан удивилась бы, узнав, что в 20-е годы XXI века феминизм сохраняет актуальность. В последние годы на улицах чилийских, турецких, мексиканских, бразильских и испанских городов сотни тысяч женщин митинговали, пели и танцевали в знак протеста против насилия над женщинами и неадекватного ответа на него полиции и судей. В Швейцарии женщины, выступившие против неравной оплаты труда и укоренившегося сексизма, наглядно продемонстрировали свою точку зрения. Они звонили в церковные колокола и пели на вокзалах: «Если женщины захотят, все остановится».

Экофеминистки доказали, что именно женщины — составляющие большинство бедняков на планете — в основном страдают от изменения климата. Климатическая