– Тот самый, который вы добыли в первом испытании. Ключ открывает путь в подземелье, и через недра гор можно пробраться в цитадель по длинной лестнице. Но путь тот давно заброшен и проклят. Даже стражи Принца боятся спускаться к корням гор: там, у истоков реки Забвения, обитает страшное существо, страж третьей печати. Он зовет себя Сшитый.

– Сшитый? – глухо охнул Калике.

Мудрец перевел взгляд на Ветра, но ничего не сказал. Видимо, даже описывать это чудовище было тяжело, а Калике, кажется, знал, о ком идет речь. Глаза монстра округлились от страха.

Дрожь Филиппа усилилась, и Франц ощутил, что его тоже морозило и лихорадило, – спокойствие и счастье, подаренное розовым чаем, покинуло близнецов, осталась лишь нескончаемая темнота впереди – то, что на самом деле было им уготовано.

Теперь никакие утешения, убежища и минуты мнимого спокойствия не усмирили бы этот страх.

Франц стоял на краю бездны.

Перед ним простиралась бесконечная черная долина. Нужно было двигаться вперед, но сделай мальчик хоть шаг – сразу рухнет в провал и разобьется насмерть. Ему нужны крылья. Но он не чувствовал их за спиной…

– Это не все, – продолжал Мудрец, качая головой. – Не все.

То, что ему предстояло сказать, явно было еще страшнее. Франц внутренне сжался, словно над головой взметнулась тяжелая плеть.

– Если вы откроете третью печать, у вас окажется три магических предмета: ключ, кинжал и сосуд с памятью Мертвого Принца. И только тогда вы сможете вернуться домой. Ведь дверь в мир живых – это спинка трона самого Принца, который денно и нощно охраняет реку забвения… Но наместник Полуночи не отпустит вас домой. А потому…

Тут Мудрец задержал дыхание. Его глаза дрожали точно речная гладь под вечерним ветром.

– А потому вам придется убить Мертвого Принца, чтобы вернуться домой. Иначе – никак.

Мудрец смолк.

Тишина.

Долгая и тяжелая, словно зимний снегопад.

– Убить? – наконец переспросил Филипп.

Мудрец кивнул.

Франциск поглядел на брата: лицо Фила было совсем белое.

«Убить».

Страшное слово.

Жуткое.

Такая роковая предопределенность звучала в нем, что сердце замирало.

Нет слова, наполненного большим смыслом, чем «убийство».

Когда его произносишь – пусть даже мысленно, – чувствуешь каждую букву. С них сочится, падая крупными тяжелыми каплями, кровь. Эти звуки полны темноты. Греха. Уродства. Страха.

Вот что чувствовал Франциск, когда слышал выкрики газетчиков: «Сенсация! Жестокое убийство! На пороге табачной фабрики найдено тело одного из рабочих…»

Убийство.

Что это?

Никогда Франциск не думал, что мог бы стать убийцей.

Нет, об этом нельзя даже помыслить.

Но вот Мудрец сказал, что ему придется Мертвого Принца…

Убить.

Мальчик посмотрел на свои руки. Лежащие на коленях бледные кисти подрагивали. Он скользнул взглядом по красноватому узору царапин… Заусенцы. Мозоль на большом пальце. Родинка на тыльной стороне ладони, ближе к запястью, – распустилась на коже точно коричневый цветок.

Его руки такие маленькие.

Белые.

Слабые.

Руки ребенка.

Он должен кого-то убить?

Мудрец молчал, давая близнецам время прийти в себя. Попробовать на вкус пропитанные кровью слова. Тишина была тяжелая и хмурая, казалось, даже костер перестал греть и побледнел, растворился в наплывшем из дремучей кущи мраке.

– Это невозможно, – послышался тихий голос.

Франц поднял лицо.

Калике смотрел в огонь, отблески костра четко очерчивали его неповторимый, причудливый профиль. Серп луны в середине лба мерцал в отсветах пламени.

Мудрец все так же хранил молчание.

– Невозможно.

Ветер поднял огромные глаза на хозяина Гнезда. Что звучало в его голосе? Тревога? Изумление? Неверие?

Кажется, он не мог принять мысль, что Мудрец такое предложил.

– Они всего лишь дети…

– Они люди, – отвечал Мудрец. – Люди, попавшие в страну Смерти. Ни одному живому не покинуть ее пределов, разве тебе неизвестно? Они и сами могли бы догадаться о том, каково условие разрыва Кризалиса. Ведь он подчиняется Мертвому Принцу, а чтобы Кризалис выпустил мальчиков, чтобы они открыли эту дверь, нужно, чтобы никто из них не сказал «нет». Покуда темное сердце Принца бьется, ни один живой не покинет страну Смерти. Ни один.

Мудрец перевел зелено-голубые глаза на детей.

– Вам нужно одолеть закон самой Смерти. Те живые, что долгие-долгие годы попадали в Полночь, в итоге оказывались в лапах Эмпирея, а затем исчезали в бездонных глубинах Мертвого замка… Никому не удалось покинуть страну Смерти. Те, кто отваживался ступить на Стезю – а их были считаные единицы, – заканчивали путь в Пещере Правды или на вилах Плакальщика. Мертвый Принц хорошо себя защитил. Он знает: смертному не под силу тягаться с ним – тем, кто ужасней темноты, кто тише молчания, кто чернее первозданного мрака… Он уверен, что никто и никогда не сорвет печати. А значит, смерть не настигнет Принца.

– Смерть? Но ведь…

– Любой смертен. – Мудрец удивился словам Филиппа. – Даже монстры. У каждого есть страх. Своя слабость. Разница в том, что уязвимые места у большинства видны невооруженным глазом, – протяни руку, и обретешь власть над противником. Мертвый Принц иной монстр, поэтому нет никого, кто мог бы с ним бороться, ибо изъян наместника Полуночи спрятан так хорошо и надежно, что долгие-долгие ночи… годы… века… нет, тысячелетия ни один не мог разгадать тайны Мертвого Принца! Вы – первые, кто прошел Стезей такой долгий путь и открыл целых две печати.

Мудрец покачал головой.

– Осталась еще одна.

– Убить? Мертвого Принца? – Калике, казалось, в жизни не слыхал подобной крамолы. Круглые неверящие глаза монстра смотрели на Мудреца так, будто тот изрек что-то невообразимое. – Это… это…

Он даже слов не мог подобрать, чтобы описать свои чувства.

Убить Мертвого Принца.

Даже думать о Принце было страшно. Преступно. Смертельно.

Невозможно было представить ни его лица, ни звуков шагов…

Он неуловим.

Но убить!

Франц тоже не мог поверить. Все казалось каким-то сном – долгим и нескончаемым кошмаром, пробуждения от которого он ждал и ждал, но никак не мог дождаться. Ему чудилось: стоит хорошенько зажмуриться и поднапрячься – и он откроет глаза и обнаружит себя в окружении вороха перин и подушек в поместье тетушки… Увидит за окном рассвет…