Хотя чай у Мудреца был всем чаям на зависть: такого братья у себя в Англии ни разу не пили, тут этого чудака попрекнуть было не в чем. Мудрец негромко переговаривался с Каликсом, его смешки и серебристый голос Ветра доносились до Франциска будто сквозь пелену тумана: чай расслабил и укачал в объятиях чудесного аромата. Мимикры притащили им с братом еще подушек, и Франц вместе с Филиппом потягивал чай, слушал треск костра и перекличку сов, и вскоре оба близнеца начали клевать носом.

Время-то было позднее.

После того как луна зашла, все окутала тьма. Это время жители страны невосходящего солнца называли мертвоночь – самые глухие часы, когда все зверье пряталось по норкам, народы Полуночи затихали в своих домах, а из логовищ выходили хищники, промышляющие лишь во мраке, и искали запоздалых зверушек или заплутавших мимикров, чтобы наполнить свои животы.

Мертвоночь была временем сна и покоя. Франц, привыкший к такому укладу, почувствовал, как сон несет его на темных прохладных волнах, несет вдаль… качает… кружит…

– Франц…

– Мм… – промямлил мальчик.

– Франциск. – В сон ворвался родной голос. Звал Филипп.

Франц открыл глаза и, зевая, потянулся.

Близнец сидел рядом, держа руку на его плече. Калике и Мудрец сидели молча, погруженные в раздумья. Мимикры, устроившиеся на краешке ковра, сложили руки на коленях, их крылышки не шевелились. Лишь пламя костра танцевало под угольно-черным небосводом, потрескивая и похрустывая хворостом, и ярко-оранжевые отсветы падали на лица гигантского монстра и сидящего напротив него человека в большущей шляпе. Бирюльки, свисавшие с полей, качались и отбрасывали странные, причудливые тени на стволы деревьев – и в этих тенях то и дело виделись чьи-то образы… Быть может, то и были воспоминания, которые хранил Мудрец? И все это – тени существ и людей, чьи лица давно стерли ветра, и которые остались жить лишь в подаренных Мудрецу предметах.

– Я, – негромко начал Мудрец, – пришел сообщить вам новость.

Он провел пальцем по ободку фарфоровой кружки. Франц с Филиппом насторожились, навострили уши.

– Когда вы отправились по Стезе, я следил за вашим путешествием. И так как я хранитель вашего заклятия, мне открылось ваше будущее. Да, я знал, что ждет вас в Пещере Правды, еще до того, как вы в нее вошли. Едва Филипп разрушил первую печать Принца и получил волшебный ключ, я сразу узнал, что будет следующим на вашем пути. Я видел, что Цветы Памяти приведут вас к острову Плакальщика… Но помогать вам не мог. Вы заключили договор с Кризалисом, а потому это лишь ваша дорога. Кроме того… – Тут Мудрец вздохнул и поднял зеленоголубые глаза. – Кроме того, таков уговор Полуночи. Я не должен мешать или помогать идущим по Стезе. Не должен вмешиваться в дела Кризалиса. И все же… – Мудрец откинулся на подушки. – Я должен был прибыть сюда, чтобы завершить обряд.

– Завершить? – спросил Филипп. – Разве вы его не провели?

– Провел, – кивнул Мудрец. – И пролил вашу кровь, и вызвал волшебные Цветы, которые вели вас от печати к печати…

– Почему же они тогда пропали? Куда они делись?

Голос Филиппа был строгий, с прохладцей. Он не спрашивал – требовал ответа. Мальчик подался вперед, костер осветил его лицо – сомкнутые губы, упрямо сдвинутые брови. Голубые глаза сияли точно два кусочка льда. Во всем лице сквозила удивительная решимость.

Мудрец вздохнул и свел брови домиком. Опустил взгляд в кружку. Ему не хотелось говорить, но он чувствовал, что сказать придется, а потому тянул время, подбирая верные слова.

– Новые Цветы не вырастут, пока обряд не вступит во вторую фазу.

– Как это?

– Таковы заклинания Полуночи. – Мудрец поднял глаза на Филиппа. – Они как луна. Сначала – тоненький месяц, затем – половинка, а если перевалят за эту грань, становятся полной луной. И сейчас время пришло. Когда вы открыли вторую печать, я увидел, что таит в себе третья, и…

Голос Мудреца сорвался. Хозяин Гнезда уставился в одну точку остекленевшими глазами. Воцарилась немая тишина. Вдруг за чередой поросших лесом холмов пролетел ветер, и его песнь прозвучала над мертвой землей так тревожно, что по спине Франциска и Филиппа поползли мурашки.

– И? – спросил Фил.

Сердце Франца екнуло. Стало неспокойно и неуютно. Мудрец пожевал губы, будто чья-то невидимая рука смыкала их, не давая сказать правду. Калике сидел не шелохнувшись, выпрямив спину, лишь тихонько позвякивали бубенцы в его бороде.

– Тяжел ваш путь. Тяжелее и не сыскать.

Мудрец сглотнул комок и сплел длинные пальцы, украшенные перстнями, в замок. От его слов тянуло грустью и тоской, и по спине Франца вновь пронесся неприятный холодок.

– Да, я увидел третью печать. Узнал, что случится в конце вашего пути…

– Что же? – Голос Филиппа дрожал.

– Заклинания… – бормотал Мудрец. – Как луна… раскрываются… не сразу…

Он поднес чашку к губам и одним махом выпил свой чай. А затем прошептал бледными губами два слова:

– Мертвый Принц.

Зловещая, неспокойная песня пронеслась над верхушками чащобы, древние ясени, дубы и буки вздрогнули. Едва были сказаны два этих слова, по траве и кустам пронеслись тени. Потянуло холодом, запахло смертью. Франциск сжал кулаки и подвинулся к брату. Фил мелко-мелко дрожал.

– Да… – Мудрец уставился в пламя костра неживым, пустым взглядом. – Тот, кто не имеет ни лица, ни имени, ни памяти… Тень, окутавшая мир Полуночи. Мертвый Принц – само сердце этого нескончаемого мрака. Черное, мертвое сердце, которое качает не кровь, а темноту – из ночи в ночь, из ночи в ночь… Чтобы тьма длилась вечно… Чтобы никогда рассветные лучи не показались из-за горизонта Полуночи… И солнце не осветило эти земли… Полночь – мир самой Смерти. – Мудрец поднял на детей холодные глаза. – Хоть я вас предупреждал, что надежды нет, и ваш путь ведет во мрак, заклинание, которое я прочел, оказалось куда страшнее, чем в начале…

«Страшнее?»

У Франциска перехватило дыхание.

Каждый раз, как Мудрец говорил про Мертвого Принца, цепенящий холод проносился по лесу, и мальчик ежился и сжимался в комок, ощущая, как смертельная сила, кроющаяся в звуках этого имени, леденит его кожу, проникает глубже, до костей… в самое сердце.

– Третья печать, – тихо и неторопливо продолжал Мудрец, – находится в Мертвом замке. Простому смертному туда не попасть: ни хризалиде, ни айсиду, ни мимикру. Тяжелые столбы держат нерушимые Запретные врата: не пробраться через железные створы, уходящие к самим небесам, ни человеку, ни даже мыши. Стоят на тех вратах безглазые соглядатаи Мертвого Принца, смотрят на пустынную дорогу, ведущую в Северные горы к цитадели. Сотни копий и стрел глядят в темное небо, готовые атаковать того, кто попытается проникнуть в замок с облаков… Через врата не пройти никому. Но у вас есть ключ.

Взгляд Мудреца скользнул по шнурку на шее Филиппа.