В углу залы возле окна боком стоял письменный стол. Компактный, как и все здесь, для экономии пространства. Лампа, стопка книг, тетради, планшет для выхода в сеть. А я ведь помню, как Александра Витальевна усаживала меня за него время от времени и говорила, что я могу рисовать или писать. Что если излить переживания на бумагу, это поможет восстановиться. Поможет прийти в себя. Я пробовала, но ничего не выходило. Ручка так и зависала над единственной первой строчкой «Я чувствую…». Но память подбросила не только это.

Решительно встав у шторы, отодвинула край — рамка с фотографией на месте. Я сидела на стуле просто так в те вечера, греясь у батареи, смотря на зимний Сольцбург — тот кусочек, что был виден из окна, и иногда на этого мальчика. Не задумываясь, кто это, и не спрашивая об этом у хозяйки дома. Ничего не значащая картинка.

— Мальчик-тросник…

Так называла неизвестного. А теперь легко узнаваемого Юргена. Руки-ноги, как жерди, вытянутый, худой до дистрофии. Лет одиннадцать на вскидку, и судя по отсутствию шва на груди. На гаечном пляже у реки, с мокрыми волосами и прилипшими к ногам мокрыми шортами, Юрген щурился от солнца, смотрела на зрителя и улыбался.

— Да, это он. — Александра Витальевна занесла две тарелки с горячим и увидела. — Это мое место для работы дома, а эта фотография мне так нравится, что я вытащила из альбома и поставила отдельно. Всегда перед глазами. Скажи, вобла, а не ребенок. Ничего не весил. Как-нибудь позже я тебе весь наш альбом покажу.

Я лишь улыбнулась. А как снова оставили в одиночестве, потянулась еще за конфетами.

— Ну, нет… ну, куда… ну, кто ест десерт до основной еды? Нарушатся аппетит, нарушается вкус!

В первое мгновение я готова была покраснеть и испугаться, но во второй миг — до меня дошли нотки особого разочарования в голосе Шелеста старшего. Такое знакомое, такое родное и давно не слышимое. Александр глубоко вздохнул:

— Стоп. Шоколадные надо с молоком, сейчас принесу стакан.

Меня опрокинуло лет на пятнадцать назад. В какой-то из дней, многий из многих, я только вернулась со школы, ушла на кухню, умылась там же и не устояла — взяла из открытой корзинки печенье. Ко рту не поднесла, как услышала: «И-рис-ка… что я тебе говорил о важности приема пищи в одно и тоже время?». Дедушка, такой с виду грозный и большой, перешагнул порог и упер руки в бока. «Обед в три, по расписанию. Яичница и макароны. А потом уже будешь лопать свои печенья». И после вот точно также, разочарованно, вздыхал и ставил чайник «не в сухомятку же»…

— Санечка, это полный провал… — донеслось с кухни. — Я ждал союзника, а что получил — пополнение в ваших рядах, разбойников и преступников против дисциплины.

— Так тебе и надо. Молоко на минуту в микроволновку поставь, не надо ледяное с холодильника.

Он вернулся, подал полный стакан молока и кивнул:

— Вот стоя есть точно никак не позволю. Садись.

Я и села. А он сел напротив. Александра Витальевна принесла третью тарелку и хлеб, поставила, развернулась еще за чем-то, и тронула мужа за плечо. Мимоходом, не специально, не подавая какой-то знак, а просто, потому что рядом.

— И как жить? Один опаздывает, вторая ставит вазу со сладким, потому что «красиво», а третья жует шоколад вместо мяса с грибами. Я окружен, но не сломлен.

— В больнице ты вволю настроишь всех своих подчиненных, там тебе и режим, и порядок, и каждый инструмент на своем месте. А дома, это дома. Всполошился надеждами, смирись!

— Дай побушевать, я тут глава или не глава?

Она с улыбкой вернулась и, наконец, тоже села:

— Соль забыла поставить. Пять минут подождем, и начнем. Ури разогрею, если сильно задержится. Так где он?

— Не знаю, — честно ответила и даже пожала плечами.

Родители Юргена не посвященные, им про вызов не объяснить. А так — кто его знает, куда закинул ход, по какому адресу? Он мог быть в любой точке города.

— Безобразие.

Минут тридцать прошло. Ужин почти доели, я отказалась от вина, оставив стакан молока вместо бокала. Александр пил воду «а вдруг экстренно в больницу?» и, судя по всему, по этой причине он не выпивал вообще никогда. А Александра Витальевна наслаждалась розовым «Бьон» и сама розовела от алкоголя.

Звонка не было — сразу ключ, звук открываемой двери и голос:

— Это я!

Юрген почти влетел в зал. Быстро поцеловал меня, наклонился через стол к матери, и получил отповедь отца:

— Так, оболтус! С немытыми руками, над едой, опоздавший и виноватый, куда лезешь в зал?

— Привет, пап. — Юрген, чуть наклонившись, чмокнул того в макушку. — Я быстро. Тебя тут не съели, Ирис?

— Нет. Даже наоборот.

— В смысле?

Он аж застопорился на бегу и с удивлением вскинул брови. Я засмеялась и только махнула рукой.

Юргену — двадцать шесть лет. До двадцати семи — считанные дни. Браку его родителей еще больше, а оба любят друг друга до сих пор. Этого не скрыть ни за ворчанием, ни за замечаниями, ни за чем другим — все проявляется в мелочах. Тон голоса, взгляды, легкие касания. И суровость старшего Шелеста не вводила в заблуждение только потому, что я все детство познавала нюансы схожего характера у своего дедушки. Александр — хирург, профессия вносила свои правила «муштры и порядка» или нет, но перекличка с военным прошлым деда была.

Родители Юргена любили друг друга, и любили своего сына. И потому, что я — его, он выбрал и привел в семью, любили и меня. Просто так, авансом и доверием. Невероятно, и… неожиданно. Иные мать и отец, не родные, отраженная родительская любовь согревала так сильно, что мне казалось — я буду плакать. Вечером, уже дома, как останемся одни с Юргеном — я буду плакать…

— В этом доме, — Александр поднялся с места, посмотрев на часы, — кофе варю только я и завариваю чай только я. Потому что я делаю это превосходно, не торопясь и по всем правилам. Саня не умеет — вечно торопится, никогда не соизмеряет воду с зернами кофе или листами чая, а Ури вообще лентяй и пьет растворимую и пакетированную гадость.

Александра Витальевна осталась за столом, и меня за руку удержала, когда я собралась помочь с тарелками — все унести на кухню:

— Я накрываю стол, а Сашка убирает и моет посуду. Я ужас как не люблю возиться с тарелками после. Когда Ури с нами, он и помогает, сиди. Сейчас нам еще и десерт подадут и горячие напитки. Дамы отдыхают, а ты, к тому же, сегодня и гостья.

Я послушно осталась:

— Все очень вкусно. Спасибо.

— Приятного аппетита. Но все, в следующий раз жду твоего приезда на час пораньше, будем готовить вместе.

— Хорошо.

Александра Витальевна чуть накренилась ко мне дохнув вином и сливочным шоколадом, она уже третью конфету закусывала под глоток розового. За вечер один бокал и растягивала, больше для вкуса, чем для хмеля, но в глазах у нее озорные огоньки загорелись: