этому нерожденному ребенку. Он знал, что она не полетит ближайшим рейсом. После такого человек, скорее, сядет в поезд и доедет до дома по земле. Отец представился психотерапевтом, не назвав своего имени, и пообещал помощь. Гретта, посмотри на него, разве можно было подумать о том, что он может обмануть? У него всегда при себе документы, подтверждающие, что он врач. Софи поверила ему. И наверняка она хотела позвонить Марку или кому-то еще, но зная отца – он приложил все усилия, чтобы этот звонок не состоялся.

– Но почему ты не сказала, Саша? Где сейчас Софи? – Гретта была крайне встревожена.

– Я не знаю… В том-то и дело. Отец слишком осторожный, чтобы рассказать это даже мне. Он делился со мной, и мне казалось, что ничего ужасного не происходит. Он говорил, что этот ребенок – единственное продолжение нашего рода, что в нем течет наша кровь, и только человек с нашей генетикой способен продолжить династию психиатров на таком уровне, как сейчас. У него получилось со мной. Наверное, поэтому он решил, что так можно со всеми. Особенно с девочками.

– А ты? – Гретта задала короткий вопрос, который уже ждала Саша.

– Я не могу иметь детей. – Саша почему-то приободрилась и вытерла слезы, сделав серьезное и невозмутимое лицо, видимо, по привычке, когда это обстоятельство подсознательно обязывало ее выглядеть сильной.

Гретта смотрела на нее, оторопев. Она запуталась в своих чувствах. Осуждение. Сострадание. Непонимание.

Не дав разобраться ей в своих эмоциях, Саша продолжила:

– Он болен. Он подарил мне цепочку с кулоном в виде чайки, предложил отдохнуть и слетать в отпуск. Я только потом узнала, что это цепочка принадлежит Софи. Он таким образом воплощает единство меня и этого еще нерожденного ребенка. Если бы не этот кулон, Марк бы ничего не узнал. Он сорвал цепочку с моей шеи, когда мы были в апартаментах, и тогда же я ему все рассказала. Я не смогла больше прикрывать отца. Но Марку я сказала: «Делай со мной что хочешь, но показания против отца я давать не буду». Это было для меня табу. Я Марку рассказала все, что знала. И сейчас, в эту самую минуту, он едет к нему.

– Господи, Саша!!! Нужно срочно найти эту девочку! Надо звонить в полицию!

– Нет! Пока отец не скажет, где она, мы ее не найдем. А если его арестуют, то он не сможет навещать ее.

– Почему ты раньше не сказала? Почему мне не сказала? Мы бы вместе что-то придумали! Неужели у тебя не было желания спасти девочку? Ты могла проследить за Альбертом!

– У него были аргументы. Софи числилась без вести пропавшей, а в ней рос ребенок моего погибшего брата, которого она и так хотела убить. Отец говорил, что мы спасем еще одну жизнь. Он говорил, что заботится о ребенке, что Софи не нуждается ни в чем. Он какое-то время держал ее на наиболее безопасных для плода антидепрессантах. А потом появился Марк.

– Это же я тебе его направила.

– Не совсем так. Мы с отцом могли предположить, что появится кто-то, кто будет ее искать, и были готовы к этому. Мы объявили бесплатную помощь родственникам. Это была отца идея. В честь Адама. Так он справлялся с его потерей. А ты только облегчила задачу, когда сказала, что какой-то парень ищет пропавшую без вести Софи. Я должна была оказать психологическую помощь Марку и максимально увести его от идеи искать ее. Я даже на свой риск передала с человеком сильные препараты для него. Они бы не убили, но существенно притормозили бы его интересы. Но он не стал их принимать. Софи так и осталась бы пропавшей без вести, если бы не то сообщение. Это отец. Он зарядил и включил ее телефон, он искал переписки с Адамом. А когда понял, что мессенджер доставил какое-то сообщение, сразу выключил его. Я, как могла, работала с Марком, пыталась его переубедить, помочь принять потерю, организовала так называемое «прощание» с ней. Но он не унимался. Полиция выяснила, что Софи не было в самолете, и пришлось идти на крайние меры. Отец заставил меня подкинуть этот телефон Марку в машину, чтобы каким-то образом скомпрометировать его. На «прощании» я и подбросила ему этот телефон. Я настояла, чтобы мы поехали на его машине, будто это повлияет на терапию. В итоге мы избавились от назойливых полицейских, а Марк оказался в поле подозрения. Тогда же я и завершила с ним терапию, если это можно было так назвать.

– Я ничего не понимаю. Марк ведь мог показать это сообщение полиции.

– Об этом мы тоже позаботились, Гретта. И это было легко. – Саша виновато выдохнула. – Когда он пришел ко мне в клинику, он оставил телефон на проходной. Было несложным удалить его из списка входящих. И будто ничего и не было. А все его разговоры об этом сообщении сводились к тому, что у него проблемы по нашей части и он выдумывает себе то, что хотел бы видеть. Мы все это занесли в его карту, мы делали все аккуратно и мягко, чтобы у самого Марка возникли сомнения в его восприятии. Если бы он еще принимал лекарства, то давно бы сам посчитал себя психом… Хорошо, что у него хватило ума не принимать их.

У Гретты был разочарованный и опустошенный взгляд. Неприятные чувства сжимали изнутри. Она так давно знала эту семью и всегда гордилась тем, что ей посчастливилось работать с ними. Она ценила их помощь, когда приходилось обращаться, и восторгалась их профессионализмом. В такие моменты истины перед человеком резким движением руки сдираются красивые обои, скрывающие за собой гнилые плесневелые стены, демонстрируя их настоящий вид. Какой бы ремонт ни сделать поверх них, они так же будут продолжать гнить. Саша ломала свою. Словно кувалдой, разбивала эти неровно сложенные кирпичи. Ей было больно и страшно, когда их общий с отцом дом оставался без одной несущей стены. Но она уже не могла дышать этим прогорклым воздухом.

Саша, после минуты молчания и застывших взглядов, продолжила говорить, устремив взгляд наполненных слезами глаз в никуда.

– Гретта, мне очень сложно все это говорить тебе. Я знаю, что ты осуждаешь. Но Марк дал мне шанс, он отпустил меня, он поверил мне. Он должен найти Софи.