— А если именно этого и хочет Бананак?

Сорша остановилась, чтобы взглянуть на работу Оливии. Звездные пейзажи, которые та создавала, были удивительно соразмерны. Пятна света находились на одинаковом расстоянии, понятные и упорядоченные. Но между ними царила безудержность стихий. Порядок с небольшой примесью хаоса — этого требовало настоящее искусство. Такое умела только Оливия. Другие фэйри Высокого двора были способны копировать, но не творить.

Девлин тоже остановился. Они молча смотрели, как Оливия нанизывает звезды на небесную паутину, чтобы потом из кусочков вечности создать еще один недолговечный шедевр. Зависть нельзя было назвать разумным чувством, но в такие моменты Сорша завидовала Оливии. Девлин пребывал в благоговейном восторге. Его охватывала настоящая страсть. Оливия не замечала их, целиком поглощенная своим искусством. Ее связи с этим миром были сродни тонким нитям. Она проносилась по Стране фэйри, как дуновение ветерка. Оливия была немногословна, за работой не говорила вообще, а когда обдумывала очередную картину, отвечала рассеянно и односложно.

Сорша вернулась в зал.

— Я хочу, чтобы у Сета была свобода и чтобы здесь ему ничего не угрожало, — сказала она Девлину. — Я хочу, чтобы в мое отсутствие за ним наблюдали. Девлин, мне нужен этот смертный. Ты же знаешь, прежде я никогда ни о чем подобном не просила.

— Что ты видишь?

Сорша не любила говорить об изгибах нитей жизни. Их редко можно было предугадать, а предсказания сбывались лишь отчасти. Нити находились в постоянном движении, как речная вода. Каждый новый выбор менял весь узор. Как и Бананак, Сорша обладала даром предвидения и могла просматривать разные варианты будущего. Бананак интересовало только то, что непосредственно служило ее целям. Сорша смотрела на жизнь шире.

— Я вижу его нить, и она вплетена в мою, — прошептала Сорша. — Она не имеет конца. Никаких узлов и петель… она смещается даже сейчас, когда я говорю. Я вижу ее на протяжении вечности. Она мерцает. Иногда она подавляет мою, но она же дает мне силы там, где мне кажется, что мой жизненный путь оборвался. Сет много значит для меня.

— Надо убить его, пока чувства не затуманили тебе разум. Это упростит многое.

— Или разрушит все.

Девлин нахмурился.

— Ты от меня что-то скрываешь.

Сорша собралась ответить, но он поднял руку.

— Знаю. Ты — Высокая королева. Это твое право. Ты имеешь право на все.

На какое-то мгновение Девлин стал пылким и страстным, словно смертный, но затем, спохватившись, снова вернулся в свою скорлупу и сказал:

— Я позабочусь о его безопасности в том мире, но ты должна усмирить свои эмоции. Это неестественно.

Фэйри, с незапамятных времен бывший ее советником, всегда заботился только о нуждах двора.

«Как следовало бы и мне».

Но когда Сорша вернулась к делам, она думала совсем не о них. Она думала, нравится ли Сету ее сад и какие картины он успеет написать, прежде чем покинуть Страну фэйри и ее.

Сорша ежедневно приходила в апартаменты Сета и слушала его разговоры. Каждый день приближал их расставание, и потому она стремилась показать ему как можно больше красот Страны фэйри. Сет знал, что он будет скучать без нее. Однажды такое уже было в его жизни. Когда он узнал о предстоящем отъезде Линды и понял, что ему придется жить одному, это понимание отзывалось тупой болью в сердце. Мужчинам такая сентиментальность не к лицу, но Сет чувствовал, что она неизбежна.

Сегодня Высокая королева пришла к нему задумчивой. Ее глаза, полные холодного лунного света, разительно отличались от глаз Айслинн, излучавших солнце.

«Вскоре я вновь увижу солнечный свет».

Сет улыбнулся при мысли, что скоро он опять будет с Айслинн, расскажет ей обо всем, что видел здесь. А главное — он скажет, что искал и обрел возможность всегда быть с ней. Ему хотелось привести в Страну фэйри и ее.

«Может, Сорша согласится, чтобы мы с Эш проводили этот месяц вместе. А если нет, то позволит ей навещать меня».

Пока он не был готов просить Соршу об этом. Нужно вначале спросить Айслинн. Впрочем, даже если такое невозможно, один месяц в году за вечность с Эш — ничтожная плата. Он часто произносил про себя слово «вечность», стараясь прочувствовать его удивительный смысл.

Сорша молча прошла к окну и открыла его, впуская в комнату лунный свет и густой аромат жасмина. Сейчас был день, но в Стране фэйри время подчинялось желаниям Сорши. Судя по всему, ей хотелось ночи.

— Доброе утро, — пробормотал Сет.

Он писал очередную картину. Пока собственное произведение ему не нравилось, но он надеялся вдохнуть в холст то, что чувствовал. Ему хотелось создать нечто идеальное и совершенное. Это будет его подарок Сорше, своеобразная плата одной королеве за возможность вернуться к другой. Как ни странно, к Сорше он испытывал те же чувства, что когда-то испытывал к матери. Ему хотелось услышать ее похвалу. Хотелось увидеть, что она им гордится.

Но пока Сорша лишь протянула ему руку. Это означало, что сейчас они отправятся гулять по саду.

— Помни о хороших манерах, Сет. Женщины всегда оценят мужчину, если он галантен, — говорил отец, стоя перед зеркалом и прикрепляя к мундиру белый крахмальный воротничок.

Военная форма превращала отца в совершенно другого человека; он сразу распрямлялся, а движения становились резче. Когда он надевал форму, Линда тоже становилась другой. Сейчас мать Сета сидела на диване и рассеянно гладила сына по волосам. Она с восторгом глядела на мужа.

— Хорошие манеры, — послушно повторил Сет, ввинчиваясь в материнские руки.

Кажется, он тогда учился в четвертом классе. Мать редко его обнимала. Она любила сына, но не баловала излишней нежностью.

— Маленькие знаки внимания творят большие чудеса, — продолжал свою лекцию отец — И тогда твоя женщина поверит, что она занимает главное место в твоем сердце.

Он отошел от зеркала и подал руку Линде, помогая ей встать. Мать была еще в домашнем халате, но уже успела причесаться и наложить макияж для вечернего выхода.

На глазах у Сета отец поцеловал руку матери так, будто она была королевой.

Многие из отцовских «уроков жизни» Сет оценил только потом, когда повзрослел. Тогда он понял, что отец делился с ним настоящими крупицами мудрости. Вспоминая об этом, Сет вдруг ощутил острую тоску по родителям.

Сорша молчала. Она повела его вовсе не в сад, а в другой зал, стены которого были увешаны гобеленами и шпалерами. Она остановилась перед одной из шпалер, чьи нити потускнели от времени, но красота и изящество рисунка сохранились. Главным персонажем там была сама Сорша в окружении придворных. На шпалере была выткана картина придворного бала. Пары танцевали, музыканты играли, но все взгляды были обращены к королеве, величественно взиравшей на празднество. Настоящая Сорша, мало отличавшаяся от вытканной на шпалере, отодвинула тяжелую ткань. За ней находилась дверь.