– Где уж тут секреты прятать, – ухмыльнулся вар, – сверху никак, если только под юбкой, там ткани вдоволь.

– Не скажи, Элия из ничего секрет может сделать и в никуда его спрятать, – снова ударился в философию герцог. – Умная она, стерва, острая на язык, зараза, первая б… королевства. Но как с ней интересно, классная баба, если ей дорогу не переходить и с ума от ее прелестей не сходить! Голову почти любому играючи вскружит и горло с такой же легкостью веером перережет.

– Веером? – осторожно удивился Мичжель, легкомысленно посчитавший, что самый зловещий кадр в королевской семье принц Нрэн. – Это как?

– А очень просто, сложишь такую милую игрушку особым образом, – указал на изящный костяной веер герцог, – из него тонкие острые лезвия выдвинутся, и прощайся, неугодный ухажер, если не с бренным телом, то с красотой лица.

– Опасная женщина, – искренне заключил посол, поздравив себя с благоразумным решением держаться от принцессы, да и вообще от любого из членов королевского семейства, подальше.

– О чем я и толкую, с ней лучше не связываться, – поддержал Мичжеля герцог и двинулся к следующему полотну.

На фоне здоровенного, клыкастого, черного, как безнадежная ночь, с красным бешенством в глазах коня-демона, вроде того, на котором он гарцевал днем, стоял безукоризненно прекрасный мужчина в черном, расшитом бирюзой бархатном камзоле, высоких сапогах и кожаных бриджах. Аристократическое лицо, бирюзовые холодные, словно арктический лед, глаза и столь же ледяная улыбка, хищный нос, пышные темные локоны волос, спадающих на пену белоснежных кружев воротника, и тонкие кисти рук, утопающие в кружевных манжетах. Правая рука идеальной формы небрежно сжимает поводья безропотно покорившегося власти повелителя горячего коня, левая держит хлыст. Принца Энтиора невозможно было не узнать.

– А-а, с этим ты уже виделся, – совершенно точно истолковал гримасу невольного страха пополам с отвращением Элегор. – Красавчик-вампир и конь, чья морда страшна, как душа Энтиора. Очень символичное полотно. Уж не знаю, как его вообще цензура пропустила.

– Ты, кажется, не слишком любишь принца? – спросил вар.

– Может, я и похож на сумасшедшего, но не на извращенца же! – возмутился герцог, заподозренный в симпатиях к тому, кого считал одним из своих самых страшных недругов и единственным, с кем не мог даже попытаться разделаться, не нарушив законы государства. Хотя больше всего самолюбие герцога оскорбляло сомнение в собственных возможностях одолеть принца-вампира и ироничное отношение к нему последнего. Куда приятнее отвечать ненавистью на настоящую ненависть, чем на игру в нее. – Самовлюбленный напыщенный хлыщ, изверг и извращенец, самозабвенный убийца, вампирское отродье, губитель! Мне его любить?

– Я лишь хотел сказать, что наши впечатления от принца Энтиора совпадают, – поспешно заявил Мичжель, пытаясь утихомирить разошедшегося приятеля.

– Что? И тебя уже достал по самое «не могу»? – поинтересовался юный бог, ведший счет оскорблениям со стороны Энтиора.

– Успел, – тут же согласился вар, припоминая остроумные замечания принца, словно ненароком больно ранившие его самолюбие.

– Это он может, – согласился Элегор и процедил: – Ненавижу! Если бы не его титул и звание, давно уже свел бы счеты раз и навсегда. Но Дознаватель он искусный, немалую пользу в своих казематах приносит Лоуленду, и Гранд охраняет исправно.

– А следующий – принц Мелиор? – указал на очередной портрет Мичжель, испытывая сильный дискомфорт от произнесения рядом с собой угроз богу, который, как его просветили сегодня, мог слышать все, что касалось его персоны.

Сибарит Мелиор даже на парадном ростовом портрете был изображен в глубоком сером кресле, он сидел, закинув ногу на ногу, кожаные сапоги плотно обхватывали стройные икры мужчины. Черные брюки с серебряной строчкой гармонировали с черным камзолом, белоснежная рубашка была столь же пышной, как у Энтиора. На коленях принца лежала трость с набалдашником в виде крупного серебряного паука явно ядовитой породы. Полотно было выполнено в интересной монохромной манере, отчего пронзительные светло-синие безжалостные глаза принца – единственное цветовое пятно на холсте – казались еще ярче.

– Он самый! Хлыщ номер два! Мелиор, плетущий паутину доносов и интриг, изысканный мерзавец, лентяй и отравитель! – объявил Элегор, прислонясь к портрету в шикарной раме из серебряной паутины и пауков в изгибах черного дерева и уперев руку в соседнее с портретом громадное зеркало в такой же «паучьей» оправе.

– Тебя послушать, так это не Галерея Портретов и Зеркал получается, а лучшая коллекция величайших мерзавцев всех времен, миров и народов, – высказал свое непредвзятое мнение Мичжель, подходя поближе, чтобы в деталях рассмотреть причудливую раму.

– А то! Никто, кстати, и не думает это скрывать, – без промедления согласился Элегор, явно гордясь таким положением дел. – Вон, Мелиор сам себя любит Пауком величать и вовсе не против, когда и другие его под этим прозвищем даже в церквях поминают.

Герцог щелкнул ногтем по раме-паутине и с удовольствием пнул ее для пущей доказательности ногой. Послышался легкий щелчок, и громадный портрет принца Мелиора мгновенно повернулся вокруг оси, мстительно увлекая за собой зазевавшихся и не слишком ладивших с координацией движений после визита в погреб экскурсантов. Впрочем, будь они даже трезвы, как ледяные великаны, вряд ли смогли бы вовремя среагировать. Мужчины не успели даже ругнуться, как рухнули в темную бездну за портретом бога-интригана.

Бездна оказалась невелика – высотой примерно в пару метров, как подсказали жертвам их приземлившиеся на жесткий каменный пол тела. Несколько секунд мужчины молчали, напряженно прислушиваясь и ожидая продолжения неприятностей. Как то: дальнейшего падения, медленного, со зловещим скрипом, опускания потолка, выдвижения из стен лезвий, полета стрел или нападения страшных кровожадных тварей. Но ничего подобного не случилось.

– О Тройка![15]Темно, как в животе у демона, – первым прошипел Мичжель почти трезвым голосом.

Падения на холодный пол порой обладают странным терапевтическим действием! Голос гулко отразился от стен и ушел куда-то влево, давая понять пленникам, что пространство, в котором они очутились, не замкнуто. Вар зашевелился, потирая ушибленный локоть и затылок.

– Свет! – решительно потребовал Элегор, щелкнув пальцами, но никакой зримой реакции на его псевдомагические манипуляции не последовало. Освещение в ловушке работать решительно не желало, даже несмотря на то, что герцог повторил команду и сменил руку для щелчков.

– Вот, драные демоны[16], не получается! – искренне возмутился бог, мало того что попавшийся в ловушку (в первый раз, что ли?), так еще и лишенный возможности хорошенько ее рассмотреть, не прибегая к трансформации глаз.