Пока напуганный Мичжель разглядывал грозного, прославленного в мирах воителя, чей желтый взгляд очень напоминал глаза сумасшедшего Леоранда, правда, без ирреального света безумия, Элегор выдал фразочку, сбившую всякое торжественное впечатление:

– Так, где-то на этой картине был нарисован Нрэн. Сейчас, минуточку, вспомню и покажу, надо сначала отличить его от стены и меча, с первого-то взгляда и не разберешь. О, вспомнил, кажется, Нрэн в центре!

– Я догадался, – вставил Мичжель, пытаясь улыбкой подавить инстинктивный страх, естественный для каждого живого существа, столкнувшегося с богом войны или даже с его изображением. – Это естественно для симметрии композиции. Если присмотреться, принц Нрэн выглядит очень опасным, куда опаснее стены и меча.

– Еще бы! – Элегор в эту минуту даже немного гордился Нрэном, как всяким достоянием государства. – И заверяю тебя, что нехарактерно для двуличного Лоуленда, он не только выглядит опасным, но таковым и является, упаси Творец прогневить такого типа. На поле боя Нрэну нет равных, хотя в общении с женщинами он полный профан. Леди Ведьма крутит им, как хочет. Насмотрелся? Пошли, а то до утра не управимся, – ухмыльнулся герцог и потащил приятеля дальше.

Вар охотно перешел к очередной картине в раме из серебра и черного дерева, на которой был запечатлен незнакомый ему черноволосый бог, на вид еще совсем юноша. В формально-парадном строгом камзоле черно-зеленых тонов, он стоял, облокотясь на книжную полку, и задумчиво смотрел вдаль сквозь картину, галерею и посетителей. Юноша размышлял, о чем свидетельствовала вертикальная морщинка, наметившаяся на переносице. Этот взгляд точно подсказал Мичжелю, с представителем какой ветви королевской семьи Лоуленда он имеет дело. Фраза «они слишком много думают» верно отражала склонность потомков брата короля к углубленному самоанализу и терзаниям с философским оттенком, что, конечно, не мешало мужчинам быть не меньшими мерзавцами, чем их менее вдумчивые кузены.

– Сын Моувэлля? – проверил свои догадки посол.

– Да, младший. Это Лейм. Мой самый лучший, самый верный друг, отличный парень! Бог техники и романтики! На него можно положиться, никогда не предаст! И в дороге, и в работе, и на веселой пирушке лучшего товарища не найти. С машинами урбомиров возится, его мечта – создание систем, включающих в себя элементы техники и магии. Хотя временами Лейма клинит на педантизме – печальные последствия воспитания Нрэна, или того хуже – на романтичности. Первое еще ничего, он ведь технарь по божественному призванию, простительно, а второе… Это все стерва Элия дурно на него влияет, мало того, что Лейм по ней страдает, так теперь еще и с младшей сестрой тетешкается, никак эта маленькая дрянь от него отлипнуть не может.

– Нрэн старший, Лейм младший, – поочередно указал пальцем на одну и вторую картины Мичжель, напряженно пытаясь сообразить, что его беспокоит. – Но ведь у брата короля и другие дети есть. Значит, в галерее портреты не по порядку расположены?!

– Конечно, их же не Нрэн развешивал, – расхохотался Элегор. – А то бы все было под номерами, с надписями по трафарету одним шрифтом и в строгом соответствии с каталогом! Традиция превыше всего! Портреты висят как Творец на душу положит, в зависимости от настроений и взаимоотношений в королевской семье они перевешиваются, убираются или добавляются. Вот из всех жен Лимбера всего пяток осталось.

– Король многоженец? – пьяно удивился вар.

– Что он, идиот? – ответил вопросом на вопрос Элегор. – Нет, Лимбер женился на всех по очереди. Если баба упрямая попалась, ни в какую не дает, а он ее шибко хочет и другими путями своего добиться не может, то ведет в храм Творца. А уже потом, когда надоест, там же и разводится, в том случае, если супругу не хоронит. Он их чуть ли не больше Моувэлля в иную инкарнацию проводил, но только самых упрямых, тех, которые на развод не соглашались. Вот те, кто добровольно узы брака признали расторгнутыми и королю жизнь не портили, в галерее до сих пор висят чин по чину. Кажется, леди-мать Кэлера, Рика и еще не помню чьи.

– П-п-понятно, – очень серьезно кивнул Мичжель.

– Джей вот вообще признанный ублюдок. – Герцог небрежно кивнул головой в сторону колоритного полотна, на котором лукавый бог был изображен в «скромной рабочей» обстановке.

– Я догадался, – охотно согласился вар, разглядывая принца с «собачьей кличкой».

Джей сидел за карточным столом вполоборота к зрителям. Великолепный расшитый золотом жилет, шоколадные вельветовые рейтузы, обтягивающие стройные ноги, песочная рубашка в тончайшую полосочку и золотая пена кружевных манжет, скрывающих тонкие запястья. В гибких пальцах настоящего игрока веер карт. Судя по изрядной горке монет на столе и кривоватой довольной ухмылке мужчины, игра явно складывалась в пользу принца. Иначе, впрочем, бывало очень редко.

– В смысле, официально узаконенный сын короля, – поправился Элегор, широко улыбаясь, и не без доли симпатии дал краткую, но емкую характеристику богу воров и игроков: – Искусный вор, прожженный плут, желчный хам, великолепный шулер, пройдоха и позёр, вспыльчивый, как костер. Ежели предложит перекинуться в картишки или кости на интерес, соглашаться не советую, если, конечно, ты прибыл в Лоуленд без намерения переложить свои сбережения в чужой карман.

Мичжель кивнул, принимая информацию к сведению. Вар и сам неплохо шельмовал в карты, но сражаться в искусстве шулерства и везении с самим богом игроков из Лоуленда не собирался. Играть с Джеем, наверное, было бы честью, но платить за нее всем своим состоянием не желал даже Мичжель, которого Монистэль временами упрекал в легкомыслии.

Элегор увлек посла дальше, миновав ряд зеркал и картин, посвященных все тому же принцу, обожавшему свои собственные изображения не меньше лика отца на звонких блестящих кружочках. Джей на коне, в ослепительно красно-оранжево-коричневой комнате Рика, на балу, в охотничьем костюме, с хорьком и даже с принцессой Элией. Этот портрет почему-то запомнился вару больше остальных. Богиня сидела в глубоком кресле, а принц восседал рядом, на его ручке, со столь хитрой физиономией, что, казалось, отвернись созерцающий хоть на секундочку, и бог тут же нырнет взглядом в глубокое декольте принцессы.

– А вот и леди Ведьма! – указал на парадный портрет принцессы Элегор. – Хороша, стерва!

Богиня, бесспорно, была великолепна, даже на не замутненный влюбленностью взгляд. На фоне серо-голубой драпировки стояла прекрасная сероглазая женщина с веером в руке, в черном парчовом, затканном серебром бальном платье с пышной юбкой и таким глубоким декольте, что у неподготовленного зрителя после продолжительного созерцания распрекрасной Элии мог возникнуть закономерный вопрос, который без стеснения и озвучил Мичжель:

– Интересно, почему с нее платье не падает?

– А Творец его знает, наверное, магия, – задумчиво отозвался Элегор. – Я тоже никак этого не пойму, руки голые, грудь еле прикрыта – а не падает, даже когда на балу танцует или с мужиками обжимается. Спрашивал как-то, а она смеется, отвечает: «У женщин свои секреты!»