Подслушивать девушке неуместно. То есть она бы и не против, но дверь гостиной была приоткрыта, так что незаметно присоединиться к беседе не получилось бы.

Мия махнула рукой, прошла мимо и отправилась в детскую.

Ненадолго.

Стукнула дверь, на пороге показалась служанка.

– Дана Мия, дан Джакомо просит вас спуститься к гостям.

– Минуту, – откликнулась Мия. – Только меня – или Энцо тоже?

– Только вас, дана.

– Хорошо, сейчас приду.

– Можно подумать, я маленький, – надулся Лоренцо.

Мия взъерошила брату волосы, поцеловала его в лоб.

– Энцо, неужели ты не понимаешь?

– Чего?

– Им не я нужна. Ну то есть не дана Феретти, а свидетельница последних дней ньоры Катарины. Они со мной теперь о ней захотят поговорить.

– А-а… – сообразил Энцо. И мигом перестал проситься. Это дело такое, тут он не помощник. И не стоит даже лезть в такие дела.

Мия подошла к зеркалу, поправила еще раз волосы, разгладила оборку на платье.

Идти не хотелось, но – надо. Есть вещи, которые человек сам себе должен, не то и человеком-то он быть перестанет.

А вот насколько она человек?

Сложный вопрос. Но даже метаморфу не обязательно быть свиньей.

Мия улыбнулась своим мыслям и спустилась вниз.

Лаццо ждали ее в гостиной. Фредо – массивный, шкафообразный мужчина с роскошной бородой, одетый в шикарный дублет из коричневого бархата, отделанный мехом норки гаун, – приподнялся ей навстречу. И даже чуточку поклонился.

– Дана Феретти.

Его сын, Паскуале, копия отца, только моложе, повторил движение за Фредо. Но промолчал. Мия в ответ склонила голову.

– Дядюшка. Ньоры…

Она могла бы и того не делать, она дана. Но здесь и сейчас она показывала уважение к старшим. Мужчины поняли правильно.

– Дана, прошу простить, если отвлек вас от дел, – начал Фредо. Голос у него был низким, звучным, черная борода закрывала всю нижнюю часть лица, губ в ней практически и видно не было. – Дан Джакомо рассказал мне, что вы до последнего ухаживали за моей несчастной дочерью…

Мия кивнула.

– Да, так и было.

– Не могли бы вы поведать мне о ее последних минутах? Прошу вас. Я не мог быть рядом с моей Кати…

На дана Джакомо Мия не смотрела. Может быть, его специально так усадили, чтобы проследить именно за девушкой? Что она будет делать, что говорить…

Но Мии нечего было скрывать, бояться или стыдиться. Здесь и сейчас – нечего.

– Ньор Лаццо, я действительно ухаживала за ними. За вашей дочерью и за своей матерью.

– Прошу вас, дана…

– Когда вспыхнула болезнь, практически все слуги разбежались. С нами остались двое. Служанка моей матери – Мария. И слуга дана Джакомо – Иларио.

– Всего лишь двое?

– Мне сложно осуждать слуг. У многих есть свои семьи, дети, – напомнила Мия прописную истину. Ньор Лаццо медленно кивнул.

– Так…

– Ньора Катарина и моя мать заболели почти одновременно. Мы с даном Джакомо приняли решение. Мы заперли детей в отдельных комнатах, вместе с Марией, чтобы хоть как-то защитить их от заразы, и я три раза в день приносила им еду. А сами мы остались. Ухаживать за больными, ну и вести хозяйство, как получалось. Не стану гордиться собой, я плохо готовлю да и стирать не умею. Но я старалась. Лекарь осмотрел больных… вы знаете, ньор, что при чуме набухает бубон?

– Да.

– У ньоры Катарины этого так и не произошло. Лекарь сказал, так тоже бывает. Посоветовал ставить ей клизмы, чтобы очистить тело от дурных соков, давать рвотное… я не давала, их и так рвало, обеих. К сожалению, это не помогло. Ньора Катарина умерла первой. У моей матери бубон хотя и вздулся, но не прорвался. Дядя пригласил лекаря, тот проколол бубон, но это тоже не помогло. Моя мать… тоже умерла.

– Я вам очень сочувствую, дана.

Плох тот купец, который не определит проданного вранья. Вот и сейчас: Фредо преотлично видел, что девочка ему не лжет. Даже, скорее, преуменьшает свои действия. Это она так, в двух словах сказала, что готовила, стирала, что слуги разбежались. А на деле-то как?

– Иларио вам не помогал со стиркой?

Мия качнула головой.

– Я сама стирала. Дядя и Иларио выжимали простыни, развешивали их в садике, чтобы те быстрее высохли. Больные много потели да и ходили под себя. Приходилось часто обтирать их, менять пеленки…

– Вы сами это делали?

– Мы все делали, – просто ответила Мия. – Слуги-то разбежались. Мы дежурили по очереди, чтобы не свалиться. Я, дядя, Иларио… его ужасно жалко. Он заболел последним и умер буквально за пару дней. Сгорел словно свечка.

– Преданность так редка в нашем мире, дана…

– А Господь забирает лучших. Видимо, туда ушло столько дряни, что срочно нужен противовес, – вздохнула Мия.

Все она понимала, но откровенничать сверх меры не собиралась. Вот еще не хватало!

Ньор Лаццо понял это.

– Дана, вам не противно было ухаживать за моей дочерью?

Мия посмотрела на мужчину как на сумасшедшего. Причем буйного. Едва удержалась от простонародного жеста…

– Ньор, вы сейчас вот это серьезно говорите?

– Простите, дана. Дурак я старый.

Мия только что головой качнула.

– Вам и до старости, и до дурака – что мне до короны. Стыдно, ньор Лаццо.

Пристыдить купца было нереально. Но…

– А ваш брат не помогал?

– Поймите меня правильно, ньор. Энцо рвался помогать, – честно сказала Мия. – Но он – наследник Феретти. И у него есть две сестры, которым он нужен. Я могу себе позволить заболеть и даже умереть. Он – не может. Он мужчина. И… я благодарна вам за его обучение.

– Обучение – у купца?

– Разве знания бывают лишними, ньор? Пусть мой брат учится делать деньги, ему много потребуется. Поместье развалено, сестрам нужно приданое…

– Вы чудесная девушка, дана Мия.

Мия промолчала в ответ на комплимент.

Чудесная, еще там какая…

Да о чем вы, ньор? Она просто сделала так, как будет рациональнее всего. И… она метаморф. Она практически не рисковала заболеть. Это дядя герой, и Иларио…

А она – что?

Она поступила правильно, вот и все. Она бы и мать не бросила, и тетку… какая разница, за сколькими ухаживать?

Но объяснять это ньору она не станет. Ни к чему.

Да и не требовалось ему это объяснение.