— Я отдала Хрисе приказ, а она не просто отказалась его выполнить, но подвергла сомнению саму возможность того, чтобы кто-то из свободного народа отдавал приказы, а кто-то — повиновался. По её мнению, приказы как таковые не соответствуют «ритен анне», нашему исконному духу.

«Должна быть дисциплина», — настаивала я. «Раньше никто мною не командовал, и уж всяко трудно было представить, что младшая сестра будет мне указывать! — заявила она. — Назначение одних из нас командирами над другими — это “нетом”. Элевтера настолько ненавидит эллинов, что в своей ненависти сделалась такой же, как и они». Я налетела на сестру так, что нашим подругам пришлось нас разнимать, но потом вынуждена была признать, что она права. Приказы — это не «ритен анне». Не то, что было принято у нас испокон веку.

— Вот как? — гневно воскликнула Элевтера. — Значит, нашим воительницам не нравится получать приказы! Тем хуже для них, потому что я, если понадобится, буду вбивать мои распоряжения в их глотки.

Схватив за руку, она подтащила меня к гребню.

— Смотри вниз, Селена. Видишь — это лагерь стримонов, пять тысяч вооружённых людей. Там — траллы, семь с половиной тысяч. Ликийцы, фригийцы, дарданы, каппадокийцы, массагетские и тиссагетские конники, царские скифы, иссидоны, халибы, гагары, рифейские скифы с Кавказа и, наконец, Боргес с его головорезами с Железных гор. Сколько их всего? Сорок тысяч? Шестьдесят? Сегодня ночью ты была в шатре и сама видела, что Боргес готов сожрать нас живьём. Один миг слабости — и он бы это сделал.

Элевтера указала на холм Акрополь, столь ненавистный ей, что, будь такая возможность, она изгрызла бы его зубами.

— Пойми одно, Селена: мы должны уйти отсюда только с победой. Если мы не добьёмся этого и попытаемся вернуться домой, те самые племена, которые сейчас называют себя нашими союзниками, поставят заслоны на каждом перевале и загородят каждую речную переправу. Может быть, нам не стоило начинать эту войну. Возможно, то была безумная затея. Но мы шагнули в пропасть, и теперь ничто не удержит нас от падения до самого дна.

Я знала, что Элевтера не смыкала глаз по крайней мере две ночи. Однако сейчас, на рассвете, моя подруга выглядела так, словно воодушевление могло заменять ей и сон и отдых бесконечно долго.

— Передай своей сестре, — обратилась ко мне Элевтера, — и тем другим, которые слишком горделивы, чтобы вести эту войну так, как её нужно вести: негнущиеся шеи я буду ломать! Клянусь Артемидой и Аресом Мужеубийцей, всех упорствующих постигнет смерть: или от руки врага, или от моей. Ради спасения народа я не остановлюсь ни перед чем. Победа или смерть!

Передав своё подразделение под командование Хрисы и Эвиппы, я забрала с собой своих учениц и на пятидесятый день осады присоединилась к соратницам Элевтеры.

Боргес, жаждущий захватить в рабство как можно больше афинских детей и женщин, проигнорировал приказ нашей командующей и предпринял нападение с моря на остров Эвбею. Хотя, по правде сказать, назвать эту постыдную операцию «нападением» не поворачивается язык. Погрузившись на плоты, беспорядочная орда степняков попыталась переплыть пролив и оказалась лёгкой добычей для афинских кораблей. Триста человек умерли самой страшной для кочевника смертью — пошли на дно! Остальные вернулись на берег, исходя бессильной злобой, которую, не имея под рукой ничего более, обратили на захваченную ценой немалых усилий и потерь стену Ликомеда: её буквально сровняли с землёй, хотя, находясь в руках осаждающих, она была полезна нам, а никак не афинянам, которым мешала совершать вылазки. На разборку стены бросили пленников. Впрочем, в этой забаве — ломать ведь не строить — поучаствовали и мы.

Штурм Акрополя возобновился с удвоенной силой. Другого способа преодолеть высокие стены Полукольца не было, это понимала даже Элевтера. На сей раз первыми на приступ двинулись славившиеся своим железным оружием халибы и моссуноки, именуемые народом башен. Последние обитают в лесистых предгорьях Кавказа, местности, защищать которую обычными способами невозможно, ибо густые заросли позволяют любому врагу приближаться незамеченным. По этой причине тамошние жители селятся в прочных башнях, благодаря чему и получили своё название. Сама я никогда этих башен не видела, но, по слухам, они возводятся из твёрдого, огнеустойчивого дерева и вздымаются на шестьдесят локтей. Их скопления напоминают города, а леса вокруг них расчищаются на большие пространства. Живущий охотой и рыболовством, народ башен чувствует себя в своих лесных крепостях в полной безопасности и, по собственному убеждению, является счастливейшим на земле.

Теперь эти мастера стали строителями наших осадных сооружений.

Первым делом они воздвигли высокие, выше уровня стен Полукольца, деревянные вышки, на вершинах которых находились прикрытые щитами площадки для стрелков. Туда поднялись скифы Медной реки, несравненные лучники, чьи стрелы разили без промаха на три стадия. Эти стрелы имели такую толщину и длину, что афиняне, завладев ими, использовали их как дротики. К древкам их привязывалась горящая пакля, и скифы метали их за линию эллинских укреплений, чтобы вызывать пожары и сеять панику. Из огромных, в человеческий рост, луков, простреливалось практически всё внутреннее пространство, а многие афинские дома покрыты соломой или тростником.

Правда, осаждённые сами срывали кровли, а на каждом уличном перекрёстке выросли кучи песка и пемзы с воткнутыми в них лопатами. Там же находились ёмкости с уксусом и другими жидкостями: средствами тушения пожара цитадель была обеспечена сполна.

Наряду с вышками наши мастера стали сооружать башни, покрывавшиеся в несколько слоёв войлоком и кожами, что обеспечивало защиту от «жареных яиц» (зажигательных горшков с пылающей смолой и серой, которые при столкновении разбивались вдребезги, разбрызгивая огонь) и «скорпионов» (просмолённых горящих головешек, снабжённых крючьями, чтобы цепляться за поверхности). Враги метали эти зажигательные снаряды сотнями, наши отвечали дождём огненных стрел. На каждую башню взбиралось от шести до десяти скифских стрелков, а поскольку башен насчитывалось с дюжину, их залпы сметали защитников со стен, наводя на них ужас.

Враг, однако, не сидел сложа руки. Эллины перекрывали зону обстрела, поднимая на верёвках и туго натягивая с помощью лебёдок паруса, шкуры, ковры, даже плетёные ширмы. Это делало город похожим на гавань и одновременно наводило на мысль о всеобщей стирке. Но такого рода меры давали результат: множество стрел застревало в заслонах. Кроме того, эллины надстраивали крепостные стены корзинами, наполненными песком или кирпичом. Не слишком мощные сами по себе, в сочетании с имеющимися эти дополнительные укрепления тоже помогали обороне, препятствуя обстрелу.

Для атаки на ворота наши мастера подводили тараны, но обороняющиеся гасили силу ударов с помощью мешков с мякиной или надутых воздухом пружинистых шкур. Кроме того, они пытались подцепить тараны с надвратных башен крючьями и верёвками и перевернуть их, а также лили на них пылающую смолу и серу. Время от времени эллины поднимали на стены и сбрасывали вниз тяжеленные валуны. Падение каждого такого камня, вне зависимости от произведённого им эффекта, сопровождалось рёвом восторженных голосов.