Поэтому сначала даже не знали, что с этим пленником делать. Никто не мог войти в комнату, где его держали, – жуткая психосоматическая реакция на присутствие странного существа, сильнейшая идиосинкразия с тяжёлой симптоматикой. Некоторые падали без сознания, некоторых безудержно рвало, другие теряли контроль от ярости и пытались его убить. Проявления были похожи на арахнофобию в самых крайних формах.

– Мне иногда кажется, что мы поймали самого дьявола… – сказал кто-то из сотрудников.

Но он был неправ – никого они не поймали. Чёрного Управлению буквально скормили, кинули как наживку, которую нельзя не заглотить. Карасов это знал наверняка – но ничего не мог поделать. От таких подарков не отказываются, даже если они с бомбой внутри. Для отдела это было все равно как если б в 41-м разведке СССР вручили живого Гитлера, перевязанного ленточкой и с яблочком во рту. И кажется, только Карасова больше всего нервировал вопрос – кто ж это такой добрый, такие подарки делает? И что он запросит в отдарок?

Получить от Чёрного информацию на самом деле оказалось удивительно просто – достаточно было спросить. Найти человека, который переносил его присутствие и мог задавать вопросы. Человек нашёлся – и даже не было особенно удивительным, что это тот же человек, который курировал тему. Тот, кто давным-давно привел на неё Карасова. Тот, кто знал такие глубины и был вхож в такие верха, что у Карасова дух захватывало.

Чёрный, кажется, совершенно не понимал значения слова «тайна» – он отвечал на любой заданный вопрос. Скупо, но точно, если вопрос для него имел смысл. Если нет, просто молчал. На русском языке – хотя мог, кажется, на любом. Голос его был странен и лишён обертонов, но отчетлив и разборчив. Он не пытался убежать, ни о чем не просил, ничего не ел и не пил, говорил, только когда спрашивали, и только – о чём спрашивали. Это был действительно подарок невообразимой щедрости – все то, о чём смутно догадывались, к чему шли ощупью, что выковыривали крупицами из тонн информационного мусора в старых архивах, о чём только мечтали узнать – вот оно, легло перед ними. Только спроси.

Спрашивали. Как теперь понятно – не то спрашивали и не о том.

Карасов и сам оказался в достаточной степени иммунен к присутствию Чёрного – не исключено, что и это не было случайностью в этом пронизанном странными внутренними связями деле. Но всё же ему становилось не по себе – как будто суёшь руку в банку с пауками. Даже если не страдаешь арахнофобией – всё же неуютно. Куратор же, кажется, не испытывал вообще никаких неудобств. Он входил в комнату с неподвижно сидящим и смотрящим перед собой Чёрным, брал стул, разворачивал его спинкой вперёд, садился и часами задавал вопросы. Иногда Чёрный коротко отвечал. Но чаще молчал. Никто не знал, о чём беседует с ним куратор, – стены допросной были звуконепроницаемы, а микрофоны отключены. Карасов смотрел на этот странный допрос через стену с односторонней прозрачностью, и рука его сама тянулась к клавише включения звука. Однажды он не выдержал, нажал, но микрофоны оказались заблокированы.

Вообще, в теме перемещённых территорий разделение уровней доступа было самым жёстким из всех дел, к которым когда-либо имел отношение Карасов. Он мог только строить предположения, исходя из редких крупиц информации, полученных сверх открытого ему по должности, и смутно догадываться о том, какие же глубины от него скрыты. К сожалению, его личные допросы были малопродуктивны – сидя со списком вопросов от куратора (нести «отсебятину» строжайше запрещалось), он, перебарывая дискомфорт от давящего присутствия чужого существа, тупо долбил по многостраничному списку, где одни и те же вопросы повторялись в разных формулировках, ничуть не сомневаясь, что в его случае микрофоны как раз работают исправно.

– Каков срок действия якорного поля?

Молчание.

– Продолжительность воздействия якорного поля?

Молчание.

– Время реактивации якорного поля?

Молчание.

Куратор оставлял Карасову только маловажные или почти безнадёжные списки, по которым шансы на ответ минимальны. Скорее всего, не хотел тратить своё время на тупое просеивание вариантов наугад. Очень редко, но что-то всё же срабатывало.

– Локализация якорного поля…

– Здесь и сейчас.

– А… Что?!!!

Карасов чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда Чёрный неожиданно ответил. Зашуршал было распечатками, где на этот случай предусматривались дополнительные вопросы, расширяющие тему, но не успел – вошёл куратор.

– Спасибо, полковник, вы свободны!

Карасов вышел из допросной. «Ну точно, слушают меня, – с досадой думал он. – Себе небось микрофоны отключает, а меня слушает по полной. Чувствую себя как шампиньон – держат в темноте и кормят навозом…» Однако внутри уже загудела какая-то струнка, предвещая начало нового. На такие вещи у Карасова тоже было чутье – на формирование новых целей. Ведь новые цели предполагали новые, правильные способы их достижения.

И действительно – не прошло и недели, как всё изменилось, перейдя из фазы отчасти академической, вызывающей у полковника нечто вроде изжоги близкими к нулю КПД процессами, в стадию активной разработки, где он был как рыба в воде. Это приводило Карасова в состояние, которое у других людей называлось бы счастьем. Полномочия и средства позволяли ему достигнуть эффективности удивительной.

Бесило одно – он по-прежнему получал строго дозированную информацию по принципу «довести в части касающейся». В какой-то момент Чёрный, взятый в своё время чуть ли не колдовством каким-то, просто исчез – и куратор в ответ на прямой вопрос только посмотрел со значением. Не твоё, мол, дело – исчез, значит, так надо. Карасов злился, но не подавал виду и терпеливо, кусочек за кусочком собирал фрагменты картины, складывая из них огромный пазл происходящего. Через некоторое время в мозаике не хватало только нескольких элементов, которые уже не мешали оценить грандиозность замысла. И Карасов понял, что это его шанс.

Оставшись вдвоем, Борух с Артёмом попытались устроить парко-хозяйственный день, но так и не придумали, что же, собственно, надо в первую очередь делать. Разрушения замка не казались глобальными – в основном выбитые окна да облетевшая штукатурка, но даже это было вдвоём не потянуть. Проще перебраться в уцелевшие помещёния, благо их осталось предостаточно. Борух даже порывался подключить обратно систему видеонаведения, но она сильно пострадала при взрыве – почти все камеры оказались повреждены, провода оборваны… Ремонтные комплекты нашлись, но оставалось неизвестным, как долго продержится на этот раз электричество, может, и не стоило оно возни. Вообще, ощущение было не столько победное, сколько растерянное – что дальше-то? Заменили стволы в двух пулемётах, подтащили боезапас, проверили точность боя, всадив по несколько пуль в пристрелянные ориентиры, и на этом энтузиазм иссяк. Принесли пива и закуски к нему и уселись прямо на стене, удобно составив скамейкой патронные ящики и глядя через оббитые взрывом зубцы на площадь пред воротами.