– Надеюсь, поездка была удачной? – поинтересовался Ларример, почтительно помогая мне снять пальто. С зонтика моего капало, начищенные только утром ботинки являли собой жалкое зрелище, а шляпу, брюки и плащ хоть отжимай!

– Плодотворной, – уклончиво ответил я, рассеянно разматывая шарф, и тут вспомнил: – Ларример, у меня к вам есть один очень деликатный вопрос…

Я бросил на верного дворецкого многозначительный взгляд, под которым невозмутимость бедолаги дала едва уловимую трещину.

– Да, сэр! – с запинкой откликнулся он. – Прямо сейчас?

Признаюсь, меня одолевало любопытство. Но один взгляд на моих бедных питомцев, страдающих в довольно прохладном холле, заставил меня отложить расспросы.

– Нет, сначала помогите мне! – велел я, поднимая горшок с многострадальной Лилианой.

– Да, сэр! – согласился он с явно видимым облегчением…

Когда кактусы были водворены на место, я попросил:

– Пойдемте в мою спальню, Ларример!

Он только кивнул и горделиво последовал за мной. Надо полагать, с таким же молчаливым достоинством Ларример отправился бы и на эшафот, а сейчас его ждала еще более пугающая перспектива…

– Ларример, скажите мне, что это? – вопросил я, извлекая из чемодана злополучные кальсоны.

– Кальсоны, сэр! – откликнулся тот с терпением старого дядюшки, отвечающего на бесконечные вопросы надоедливых племянников. – Теплые кальсоны, сэр!

Я скептически взглянул на сей предмет гардероба и, аккуратно отвернув пояс, продемонстрировал Ларримеру необычную вышивку.

– Что это? – уточнил я безжалостно.

Ларример потупился и выговорил с явным трудом:

– Простите меня, сэр!

Судя по лицу дворецкого, его одолевала сильнейшая зубная боль или муки совести (что, впрочем, равнозначно).

– За что именно? – поинтересовался я, откладывая в сторону улику.

– Я… – начал Ларример, запнулся, потом нащупал за своей спиной кресло и осел в него. На моей памяти он впервые позволил себе такую вольность. – Я виноват, я очень виноват, сэр! Но я не мог, просто не мог позволить, чтобы вы снова отправились путешествовать!

Он не смотрел на меня и от избытка чувств даже вспотел.

Хм, теперь ясно, почему мне столь настойчиво выпадала перто перевернутая. Ничего не скажешь, неудачные магические опыты! Пожалуй, стоит быть поаккуратнее с Ларримером, а то бог знает, на что он теперь способен!

– Не нужно так волноваться, Ларример, – уже значительно мягче предложил я. – Рассказывайте все по порядку, а то я ровным счетом ничего не понимаю!

– Да, сэр! – обреченно согласился он, вытирая вспотевший лоб белоснежным платком. – Видите ли, вы сказали мистеру Кертису, что собираетесь уехать. А я не мог придумать, как сделать так, чтобы вы остались дома и…

Он замолчал, с преувеличенной старательностью складывая платок.

– И вы решили изучить руны, – догадался я, глядя на него с веселым удивлением. Признаюсь, в голове не укладывалось, что мой чопорный дворецкий способен на такое!

– Да, сэр! – скорбно подтвердил он. – Я подумал, что если вы не чураетесь таких вещей, то…

– То вам тоже можно? – весело закончил я.

Ларример поднял взгляд на меня. Глаза его покраснели, но подбородок был упрямо выдвинут вперед.

– Именно, сэр! – подтвердил Ларример с достоинством и неожиданно добавил: – И я, конечно, очень виноват, сэр… Но ведь это помогло!

– Ларример, мой вам совет – попросите Мэри научить вас вышивать! – только и ответил я.

Осока, в болоте растущая,

Пальцы порежет всякому,

Кто схватится неосторожно.

Меня одолевал сплин.

– Сэр, еще ложечку! – упрашивал верный Ларример, пытаясь заставить меня открыть рот.

Я упрямо помотал головой, отказываясь глотать мерзкий бульон, в котором плавало нечто, напоминающее сопли. Этого добра у меня и так имелось предостаточно, так что употреблять его дополнительно не было никакого желания.

– Сэр! – Голос Ларримера был полон укоризны. – Вы должны лечиться, сэр!

Дворецкий снова ловко сунул ложку мне под нос. После бульона своей очереди ожидали какие-то подозрительные микстуры и мазь, источающая непередаваемую вонь.

– Не надо! – попросил я, малодушно отворачиваясь и стараясь не разжимать губы.

– Сэр! – Ларример был неумолим. – Извольте хоть немного поесть!

Кажется, еще чуть-чуть, и он станет упрашивать меня съесть ложечку за тетю Мейбл, ложечку за Сирила…

Хоть под одеяло от него прячься, в самом деле! Впрочем, это бесполезно, он и туда заберется с очередным притиранием или отвратительным горячим молоком с пенками, которое я ненавижу с детства. Видимо, именно поэтому я практически никогда не болел, но в последние годы расслабился, потерял бдительность, а ледяной дождь окончательно меня доконал.

– И не помогли ваши шарфы и зонтики, Ларример, – отчаянно прогнусавил я. – Что толку было тащить все это с собой, если теперь я…

Я всхлипнул (или хлюпнул, что точнее) и откинулся на подушки.

Что самое обидное, недавно забегал в гости Сирил, сообщить, что помирился-таки с миссис Вашингтон (не иначе, разжалобил ее синяком и рассказом о своих злоключениях в трущобах). Так вот, кузен был до неприличия здоров, бодр и буквально окрылен… каким-то чувством. А ведь он вымок не меньше моего! «Вот что значит молодость», – брюзгливо подумал я. Когда-то я часами шагал под тропическими ливнями и ледяными ветрами, ночевал на голой земле и питался невесть чем, но ни разу даже не чихнул, а теперь… Точно, старею!

Болеть я ненавижу. Бог с ним, с жаром, это можно стерпеть. Но этот проклятый насморк, от которого нос становится похож на переспелую грушу! Но боль в горле! Теперь даже мои питомцы не приносили мне привычного утешения, и я малодушно скинул заботу о них на Ларримера: при каждом взгляде на них мне мерещилось, будто я пытаюсь проглотить какой-то из кактусов повышенной колючести, и он застрял у меня в горле. Ну а про мерзкие лекарства я уже говорил…