Звать остальных даже не приходится: заметив, что Уотерстон и Фуриоса пришли в движение, каждый занимает свою позицию. Возвращаюсь к мужчинам и встаю перед Брэном, чтобы – почти незаметно – прислониться к нему спиной. Снимаю кожаную перчатку и беру его за руку. Уголком глаза замечаю, как он опускает взгляд и хмурится, после чего отдергивает руку, тоже снимает перчатку и переплетает наши пальцы в кармане своей куртки. С другой его руки свисают ручки зажатого между ним и Ианом пакета с одеялом. Вместе мы стоим на вершине холма и смотрим.

Становимся свидетелями, как выразилась Фишер.

Футах в семи от забора, примерно посередине двора, полицейский Фуриоса гавкает, ложится на живот и закрывает нос лапами в бахилах.

– Нашла, – объявляет лейтенант Уотерстон. Один из техников быстро подбегает с флажками. С помощь собаки, играя в своего рода «горячо-холодно», они помечают участок. После этого Фуриоса поднимается на лапы и тычется носом в ладонь хозяйки. Та отводит собаку в сторону и достает угощение:

– Хорошая девочка. Прекрасно поработала.

Техники и трое полицейских начинают раскопки.

Хватка Брэна становится сильнее – до боли. Учитывая обстоятельства, я бы, скорее всего, просто стиснула зубы и терпела, но тут вспоминаю о состоянии своей руки и слова его матери. Так что вместо этого шевелю рукой и сжимаю-разжимаю пальцы в ладони Брэна: словно сердцебиение. Он ослабляет хватку и касается губами моих волос в знак извинения.

– Хочешь отвернуться? – мягко спрашиваю я.

Он дважды сжимает мою ладонь: наш условный знак для ситуаций, когда не можем говорить, означающий «нет».

Раскопки занимают больше времени, чем в Тампе: земля тверже и сильнее застыла, почва другая – к счастью, не до конца промерзшая. Уотерстон отводит Фуриосу на крыльцо за нашими спинами, чтобы она стояла на деревянной поверхности и меньше мерзла. На тот случай, если сигнал ложный и собаке снова придется искать. Грязь медленно расчищают, и в поле зрения появляется до боли знакомая пластиковая упаковка.

Чувствую спиной, как Брэна бьет дрожь.

Хотя Фейт похоронили на два года позже Эрин, пластик пострадал больше – во всяком случае, насколько мне видно с расстояния восьми футов. Один из техников фотографирует процесс. Все участники шмыгают носами, и не только от холода. Когда они осторожно поднимают сверток, что-то выпадает из него и цепляется за рваный край упаковки, блестя под тусклыми солнечными лучами.

Агент Фишер резко подается вперед, вытаскивает из кармана и натягивает неопреновые перчатки. Техники застывают на месте, не мешая ей осторожно вытащить предмет, чтобы тот не затерялся. Томительно долгую секунду Фишер рассматривает лежащее в ее ладони. Техник делает снимок со вспышкой, документируя находку. Фишер слегка – пальцы не складываются в кулак – сжимает предмет и идет обратно к нам.

Осторожно вытаскиваю руку из кармана Брэна и делаю широкий шаг в сторону, становясь почти перед Ианом, чтобы не загораживать обзор Эддисону.

Фишер молча раскрывает ладонь.

Там лежит украшение. Цепочка потускнела от времени, застежка сломана, но кулон…

Розово-желто-голубая эмалевая радуга. Дуга с двумя белыми звездочками на концах.

Брэн таращится на кулон; кровь отхлынула от его и без того бледного лица. Он видел это украшение каждый день – оно висело и подпрыгивало поверх ярких футболок сестры и путалось в ее волосах – в течение десяти месяцев и еще двенадцати дней. Он сам надел кулон на шею Фейт рождественским утром, и с тех пор она его не снимала.

Видимо, и Дэвис не снимал.

Брэн с полувсхрипом-полувсхлипом падает на колени в снежную пыль, склонившись над одеялом, которое дала ему мать, чтобы накрыть тело сестры. Даже не уверена, дышит ли он. Плечи вздрагивают от напряжения, однако эти звуки – сломленного человека, угодившего в капкан зверя…

Встаю перед ним на колени и зарываюсь пальцами в его кудри, прижимая голову к своей груди. Кончики моих пальцев поглаживают голову. Ничего не говорю – что тут скажешь? Брэн не одинок – вот и все, чем я могу его утешить. Этого совершенно недостаточно, но я все равно даю ему знать: он не одинок.

Al molay rachamim, – шепчу я, медленно раскачивая нас обоих из стороны в сторону, – shochayn bam’romim, ham-tzay m’nucha n’chona al kanfay Hash’china, b’ma-alot k’doshim ut-horim k’zo-har haraki-a mazhirim, et nishmat Fate she-halach l-olama, ba-avur shenodvu tz’dakah b’ad hazkarat nishmata. B’Gan Ayden t’hay m’nuchata; la-chayn Ba-al Harachamim yas-tire-ha b’sayter k’nafav l’olamim, v’yitz-ror bitz-ror hacha-yim et nishmatah, Ado-nay Hu na-chalatah, v’tanu-ach b’shalom al mishkavah. V’nomar: Amayn[89].

Рука Брэна обхватывает меня за талию и притягивает к себе. Елозя коленями по мокрой от снега земле, придвигаюсь к нему – близко, как он хочет. Его голова прижимается к моей шее. Слезы катятся по моим щекам, обжигая в тех местах, где мокрых дорожек касается холодный воздух.

Постепенно сбивчивое дыхание Брэна выравнивается.

Через мгновение Иан опускается рядом на колени, обнимая нас обоих. Карван следует его примеру, обнимая и Брэна и Иана.

– Ты нашел ее, – бормочу, уткнувшись Брэну в волосы. – Вы с Ианом нашли ее и отвезете домой, как только будет можно.

Он качает головой.

– Да, ты сделал это. Чтобы этот момент настал, должны были сойтись множество обстоятельств, и они сошлись благодаря тебе и Иану. Ты нашел Фейт и теперь отвезешь ее домой.

Постепенно Брэн распрямляется – не отстраняясь, но поднимаясь дюйм за дюймом, пока наши лбы не соприкасаются. Его прерывистое дыхание согревает мое лицо. Беру кончик шарфа – слава Прие, что упаковала нам в дорогу самый мягкий, – и вытираю его щеки. Брэн в ответ фыркает.

– Давай накроем ее одеялом твоей мамы, si?

Проходит минута-другая, прежде чем он кивает, вынимает из кармана пачку салфеток, вытирает лицо и сморкается. Предлагает салфетки Иану с Карваном – оба принимают предложение, – затем вытаскивает еще одну и вытирает мне щеки. Когда мы встаем на ноги, я крепко обнимаю Иана, а Брэн – Карвана.

Отстраняюсь, чтобы Брэн мог дотянуться и до Иана. Обнявшись, они опять начинают рыдать: на их жизни, на их семьи очень сильно повлияла маленькая девочка, которую они так долго искали.

Чтобы дать им время побыть наедине, а еще потому, что у меня есть кое-какие дела, подхожу к каталке, стоящей на ровном участке возле дома, где ее не видно с дороги. Тело Фейт уложено в черный мешок для трупов и привязано к ней.