На пороге он остановился от изумления. Перед ним было видение, должно быть, сказались дни и ночи, проведенные в мечтах о ней.

Видение подняло белокурую голову. Ее глаза слегка расширились, но она не вскрикнула от удивления.

– Здравствуй, Гейбриел, – сказала Психея. Она сидела за красивым письменным столом, на полированной поверхности которого лежали бумаги.

Он долго не мог оторвать глаз от ее лица. Ее волосы были уложены свободно, а не стянуты в обычный узел. Декольте нежно-розового платья было более глубоким, слишком открытым, недовольно подумал он. Еще никогда она не выглядела такой хрупкой, прелестной и женственной. Но Гейбриел знал, что слово «хрупкая» не для нее. Психея – сильная, достаточно сильная, чтобы позволить ему уйти и дать время одуматься.

Было видно, что она оправилась после выпавших на ее долю испытаний, но Гейбриел напрасно надеялся увидеть следы страдания в ее голубых глазах. Она задумчиво смотрела на него и, казалось, почти не испытывала удивления.

«Боже, сделай так, чтобы она тоже страдала от разлуки. Сделай так, чтобы ее чувство ко мне осталось неизменным!»

Гейбриел сделал шаг к ней, затем другой. Она по-прежнему молчала.

– Ты можешь меня простить? – с волнением спросил он.

Она некоторое время не поднимала глаз от бумаг, лежавших перед ней.

– Вопрос в том, простил ли ты себя сам? Гейбриел задумался, перед тем как ответить:

– Думаю, я положил начало, меня больше не беспокоят призраки прошлого. И я больше не вспоминаю своего отца.

Он надеялся, что она спросит, о ком же он думал, но Психея лишь спросила будничным тоном, как будто они расстались несколько часов назад:

– Где ты был?

– Я побывал в Испании, – пытаясь сохранить небрежный тон, ответил Гейбриел.

– Игра была неудачной?

– О нет, мои карманы пополнились, но карты мне надоели, – сказал он. – Да и погода для этого времени года была плохая.

– Слишком много солнца? – сухо предположила Психея.

– Слишком жарко, – признался он. – И я разлюбил паэлью и сангрию, а ночью совсем не мог спать. Сверчки трещали, птицы пели слишком громко. Я собирался поехать в Италию, но знал, что и там мне не будет покоя… потому что там нет тебя.

Психея смотрела на него, но Гейбриел ничего не мог прочитать в ее прекрасных глазах. Он чувствовал, как страх пробирается в его душу. Он словно превратился в зеленого юнца.

– Все, о чем я мог думать, – это о тебе, мне виделось твое лицо в первых золотистых лучах солнца, слышался твой смех в звоне церковных колоколов. Ты всегда была со мной, но тебя со мной не было, и я думал, что сойду с ума.

– Так ты вернулся?

Но она не улыбнулась. Может быть, он опоздал? У него дрогнуло сердце. Он кивнул:

– Прости меня, Психея, моя дорогая мисс Хилл.

– За отъезд или за возвращение? – по-прежнему сдержанно спросила она. Гейбриел подумал, что сейчас умрет от желания обнять ее. Что, если она скажет, чтобы он уходил и больше никогда не возвращался?

– За то и другое, полагаю, – вздохнул он, с огромным усилием сохраняя самообладание. Он сделал еще один шаг ей навстречу. – Один раз в жизни я пытался совершить благородный поступок, но не сумел. Я понимаю, что недостоин тебя, богиня, но я не могу изменить себя. И все равно я не могу тебя забыть. Не могу изгнать твой образ из моего сердца. И, черт побери, я не хочу этого! Я таков, какой я есть. Я никогда не стану святым, но я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Не знаю, что еще я могу сказать, кроме того, что я люблю тебя.

Психея чуть раскрыла губы, такие нежные, такие мягкие – ему так хотелось снова поцеловать их, нет, он хотел целовать их каждый день, каждый час. Она собиралась что-то сказать, но за спиной Гейбриела раздались шаги.

– Прошу прощения, мисс, но куда отнести эту каминную полку? – спросил появившийся рабочий. Он указал на красивую резную доску, которую с трудом держали два человека.

– В гостиную, это большая комната на втором этаже. Рабочие ушли, и Гейбриел почти с облегчением спросил:

– А что ты здесь делаешь? Что все это значит?

Губы Психеи дрогнули, как будто она сдержала улыбку.

– Дядя Уилфред отдал мои деньги, и я согласилась не предъявлять кузену Перси обвинение. Вот я и решила начать восстанавливать дом.

– Психея, мисс Хилл, я не могу позволить выбрасывать деньги на ветер. Это развалины, а не дом.

– Но мне нравится этот дом, – возразила она. – К тому же я обнаружила, Гейбриел, что у меня гораздо больше денег, чем я предполагала. И я могу позволить себе переделать этот дом, наш дом, так, как мне хочется. О, я еще пригласила миссис Парслип приехать к нам и занять должность экономки. Она настояла на том, что должна предупредить твоего отца за две недели, так что я жду ее завтра. Надеюсь, я поступила правильно?

– Конечно, – согласился Гейбриел, чувствуя, как надежда возвращается к нему со скоростью урагана. – Но… значит ли это, что ты еще… – Гейбриел за два шага преодолел расстояние, разделявшее их, и, взяв ее за плечи, поднял на ноги. – Психея, значит ли это, что ты берешь меня со всеми моими недостатками? Ты выйдешь за меня замуж?

Наконец она улыбнулась ему.

– Раз уж все в свете думают, что мы уже помолвлены, это будет самое разумное решение, как ты думаешь?

– К черту «разумное»! – вскипел он. – Я люблю тебя, Психея! Я не могу без тебя жить. Я пытался, но…

Она протянула ему губы, и он поцеловал ее с таким жаром, с такой страстью, что оба чуть не задохнулись. Когда наконец Гейбриел оторвался от ее губ, он вспомнил еще об одной проблеме.

– Психея, в свете все считают меня маркизом Таррингтоном. Что мы скажем теперь?

Ей было так уютно в его объятиях, что она чувствовала себя там на своем месте.

– О, я уже объяснила Салли, строго по секрету, что ты принял этот титул, чтобы скрыться от убийц, преследовавших тебя.

– Что означает?

– Это означает, что весь Лондон уже знает нашу историю и находит ее ужасно романтичной, рассмеялась Психея.

Гейбриел снова поцеловал ее.

– Я не думаю, что вместе с досками, красками и обоями ты привезла еще и особое разрешение на брак?

– А ты так торопишься жениться? – Ее глаза весело блеснули.

– Я жду не дождусь брачной ночи, – объяснил Гейбриел, целуя ее в висок, а затем в мочку уха.

Приятная дрожь пробежала по телу Психеи.

– Боюсь, не получится. Цирцея строго-настрого запретила нам жениться до возвращения в Лондон. Она хочет быть подружкой невесты. Когда я уезжала, она советовалась с портнихой, как сшить такое платье, чтобы ее грудь казалась побольше.