– Пока у меня нет денег на его восстановление. Я стану владельцем, возможно, через год или два. За это время в нем мало что изменится.

Год или два… У Психеи сжалось сердце.

Гейбриел взглянул ей в лицо и отвернулся. Он не мог сказать ей правду – если он возвратится с ними в Лондон, увидит радость Цирцеи, снова будет наслаждаться обществом Психеи, почувствует себя дома, в своей семье, то у него может не хватить сил уехать. Обнять Психею, поцеловать ее нежные губы, прижать к себе ее жаждущее ласки тело – от одной этой мысли кровь вскипала в его жилах и в сердце просыпалась знакомая боль. Нет, он должен сделать это сейчас, пока еще владеет собой. Кроме того, Гейбриел не решался дотронуться до Психеи.

– Я думала, что ты… что мы… – Психея замолчала, как бы не решаясь продолжать. – Теперь я могу выйти замуж за кого захочу.

Он не мог допустить, чтобы она думала, что он не любит ее, не мог притвориться бессердечным. Да она бы и не поверила ему.

– Я бесконечно восхищаюсь вами, моя дорогая мисс Хилл, – сказал он. – Глубоко уважаю и люблю, но вы заслуживаете большего, чем я могу предложить вам.

Голос изменил ему, но Гейбриел собрал все свое мужество и посмотрел ей в глаза.

– Ты заслуживаешь принца, Психея, а не придуманного маркиза, фальшивого лорда без репутаций и чести. Ты заслуживаешь человека с незапятнанной репутацией. И что бы я ни сделал, чтобы вернуться к достойной жизни, есть вещи, которые нельзя изменить. Боюсь, я никогда не стану человеком, заслуживающим твоего уважения и тем более твоей руки.

– Но люблю-то я тебя, – прошептала Психея, сдерживая слезы.

Гейбриел чувствовал, как сжимается его сердце.

– Я буду хранить это признание в своем сердце всю мою жизнь. Но впервые я совершаю правильный поступок. Я уйду ради того, чтобы у тебя была лучшая жизнь, блестящее будущее, чего я не могу тебе дать.

– Ты совершаешь глупость! – Психее от отчаяния хотелось топнуть ногой, но она не шевельнулась.

– Уже не первый раз, – мрачно согласился Гейбриел.

Ему хотелось дотронуться до ее щеки, но он не осмеливался прикоснуться к ее теплой нежной коже, ибо тогда его решимость растает. Он отступил назад.

– Без меня тебе будет лучше, – повторил он.

– Нет! – С упрямой настойчивостью Психея посмотрела ему в глаза. – Ты можешь в это верить, а я не могу. Но я выживу и одна. После гибели моих родителей я поняла, что я сильнее, чем думала.

Гейбриел почувствовал, что в ней проснулась гордость.

– Но я всегда буду любить тебя, Гейбриел, – тихо сказала Психея. – Всегда. Даже сейчас, когда так сержусь на тебя, я не откажусь от своих слов.

Любовь, сиявшая в ее ясных голубых глазах, заставила его замолчать. Он никогда не забудет этой минуты, этого полного любви взгляда.

Он будет вспоминать его в долгие дни и ночи одиночества и думать, что он поступил правильно и благородно. Благополучие Психеи важнее его счастья.

Послышались шаги, и появился Дэвид. Молодой человек остановился, поняв, что нарушил их уединение.

– А-а, я пойду проверю коляску, – сказал он. – Не обращайте на меня внимания.

– Нет, я уже ухожу, – сказал Гейбриел.

Психея протянула руку и увидела, что он не доверяет себе и не решается дотронуться до нее. И она только кивнула.

– Храни тебя Бог, – очень тихо произнесла Психея.

Она сдерживалась, до крови закусив губы, пока Гейбриел не повернулся и не ушел. И только тогда она зарыдала, уткнувшись в грудь Дэвида.

Солнце еще не взошло, когда он оседлал коня и, выехав со двора гостиницы, помчался по дороге. Утренний туман поднимался над зеленеющими полями, начинали перекликаться птицы, приветствуя наступление дня, и к их голосам присоединялись все новые трели и щебетание. Но Гейбриел почти ничего не слышал, как и не замечал покрытые травой пастбища, золотившиеся поля и фермеров, убиравших сено, ибо он был поглощен одной-единственной мыслью об одной-единственной женщине.

Час спустя, проехав Танбридж, Гейбриел подумал, что скоро будет поворот к его собственному заброшенному имению. Он мог бы туда заехать и посмотреть, в каком оно состоянии, но Гейбриел отбросил эту мысль. Едва ли там что-то изменилось за несколько недель. С этим можно подождать. Он должен спешить в Лондон, должен найти Психею… В эту минуту, может быть, какой-нибудь молодой повеса, склонившись к ее руке, просит оказать ему честь и поехать с ним на утреннюю прогулку в парк, затем усаживает ее в седло. Никто не смеет дотрагиваться до Психеи, никто не смеет обнимать ее стройную талию или пытаться поцеловать ее – при этих мыслях у Гейбриела вырывались проклятия, и он пришпоривал своего уставшего коня.

Но, подъехав к повороту, он невольно придержал коня. Телега, груженная толстыми досками, поворачивала к его имению. Как она здесь оказалась? По ошибке возчика? Усталый конь Гейбриела, что-то почуяв, тряхнул головой. Гейбриел заколебался, затем повернул на подъездную дорогу.

Он увидел свежие следы колес. Впереди неспешно двигалась телега. Гейбриел пытался окликнуть возчика, но тот, казалось, его не слышал, и Синклер поехал вслед за ним, со все возрастающим недоумением. Несмотря на то что он дорожил каждой минутой, Гейбриел решил выяснить, что все это значит. Неужели кто-то завладел его имением? Не нашелся ли какой-нибудь наследник Баррета, предъявивший на него права? Или на пустующей земле остановился цыганский табор? Кто-то должен их прогнать.

Телега остановилась перед домом, и Гейбриел тоже остановил коня позади нее. Из дома вышли два человека и начали помогать сгружать тяжелые доски, но Гейбриел, не замечая их, смотрел на дом. Затем он привязал коня к мраморной статуе, неведомо как появившейся у входа на ухоженной траве, и поднялся по ступеням. Дверь была открыта. Кто-то вновь повесил ее или заменил на новую, судя по блестящим новым петлям. Внутри дома раздавался стук молотков.

Черт побери! Гейбриел отступил в сторону, уступая дорогу рабочему в кожаном переднике, выносившему какие-то деревянные планки.

Гейбриел нахмурился. Он должен найти того, кто отвечает за этот бедлам, и спросить, знает ли тот, что делает. Кто здесь распоряжается? Он огляделся, удивленный тем, как изменился холл. Стены блестели от свежей краски и обоев, сгнившие панели заменены новыми. Заглянув в первую комнату, Гейбриел увидел там усердно трудившихся мастеров. Солнце весело светило сквозь вымытые стекла, пол блистал чистотой, мыши исчезли, и единственным звуком был стук молотков. В доме пахло свежей краской, воском, мылом и лимонным маслом. Ему трудно было поверить, что это тот самый полуразрушенный дом, по которому они с Психеей ходили всего лишь несколько недель назад.

Психея! Он должен спешить в Лондон, найти ее, просить у нее прощения, умолять дать ему последний шанс…

Он проходил мимо библиотеки, где, очевидно, Не работали и было тихо, как вдруг краем глаза Гейбриел заметил что-то, заставившее его вернуться и войти в нее.