В письме рассказывалось, что номер автомобиля, обнаруженногов болоте, вывел власти на продавца подержанными машинами, который и убил своихмолодых клиенток – Холодную Сандру и Медовую Каплю. Им оказался бродяга, закоторым числился длинный список преступлений, так что выследить его несоставило особого труда. Воинственный и жестокий по своей природе, этот негодяйнесколько раз в течение последних лет возвращался на ту самую работу, гдекогда-то встретил свои жертвы. Его личность была хорошо известна многим.

Вскоре этот человек признался во всех преступлениях, однакосуд счел его невменяемым.

«Власти сообщили мне, что мерзавец запуган до смерти, –писал Эрон. – Он утверждает, что его преследует призрак и что он готовпойти на все, лишь бы искупить свою вину. И постоянно умоляет дать емунаркотики, чтобы впасть в забытье. Думаю, его поместят в больницу длядушевнобольных, несмотря на тяжесть совершенных преступлений».

Естественно, обо всем этом Меррик поставили в известность.Эрон отослал ей подборку газетных вырезок, а также судебные стенограммы,которые сумел раздобыть.

Но, к великому моему облегчению, Меррик тогда не пожелалаприехать в Луизиану.

«Мне незачем видеть этого человека, – написалаона. – Судя по тому, что сообщил Эрон, справедливость восторжествовала».

Меньше чем через две недели Эрон сообщил, что убийцаХолодной Сандры и Медовой Капли наложил на себя руки.

Я немедленно позвонил Эрону.

– Ты рассказал Меррик?

– Подозреваю, что Меррик знает об этом и без меня, –после продолжительной паузы спокойно ответил он.

– Почему ты так думаешь? – тут же спросил я, теряятерпение от его сдержанности.

Однако на этот раз он недолго держал меня в неведении.

– Призрак, который преследовал того типа, был высокойженщиной с каштановыми волосами и зелеными глазами. Как-то не оченьсоответствует фотографиям Холодной Сандры или Медовой Капли на Солнце – ты ненаходишь?

Я согласился.

– В общем, он мертв, бедолага, – сказал Эрон. – Иможет быть, сейчас Меррик спокойно продолжит работу.

Именно так Меррик и поступила: спокойно продолжила работу.

А теперь...

Теперь, спустя годы, я вернулся к ней с просьбой вызватьдушу мертвого ребенка, Клодии, – для Луи и для меня.

Я просил ее прибегнуть к колдовству, и, вполне возможно, ейпридется использовать маску, которая, насколько я знаю, до сих пор хранится вящике с ее именем в подвалах Оук-Хейвен, – маску, позволяющую видетьпризраков, витающих между жизнью и смертью.

Да, я это сделал, хотя знал, как много она выстрадала икаким хорошим и счастливым человеком могла бы быть. Впрочем, она такая и есть.

Когда я закончил рассказ, до рассвета оставалось не болеечаса.

Луи выслушал меня молча, не задав ни одного вопроса, ни разуне перебив меня и не отвлекаясь. Он буквально впитывал каждое слово.

Из уважения ко мне Луи продолжал хранить молчание, но на еголице читалось безмерное волнение. Похоже, его захлестнули эмоции. Зеленые глазаЛуи напомнили мне о Меррик, и на секунду меня охватило такое желание и такойужас от всего сотворенного, что я лишился дара речи.

Именно Луи объяснил те чувства, которые переполняли менясейчас, когда я обдумывал сказанное.

– Я до сих пор не понимал, как сильно ты любишь этуженщину, – произнес он. – Я до сих пор не понимал, какие мы с тобойразные.

– Ты прав, я люблю ее и, возможно, сам не сознавал, каксильно, пока не рассказал тебе всю историю. Я заставил себя это понять. Язаставил себя все вспомнить. Я заставил себя заново пережить наш с ней союз. Ночто ты имеешь в виду, говоря, что мы не похожи? Объясни.

– Ты мудр, – сказал он, – такой мудростью обладаюттолько старые люди. Ты познал старость, что не довелось ни одному из нас. ДажеВеликая Мать Маарет не знала старческой немощи, прежде чем много веков томуназад ее сделали вампиром. Лестату старость тоже неведома, несмотря на все егоувечья. Что уж говорить обо мне. Я слишком долго живу молодым.

– Не осуждай себя за это. Неужели ты считаешь, чтопредназначение людей – познать горечь и одиночество, какие я испытал впоследние годы своей смертной жизни? Не думаю. Как все существа, мы созданы длятого, чтобы жить до расцвета. Все остальное – духовная и физическая катастрофа.В этом я уверен.

– Не могу с тобой согласиться, – скромно возразилЛуи. – Назови мне хоть одно племя на земле, где не было бы старейшин. Асколько произведений искусства и открытий созданы стариками! Рассуждая так, тыпохож на Лестата, разглагольствующего о своем Саде Зла. Мир никогда не казалсямне безнадежно жестоким.

Я улыбнулся.

– Ты веришь очень многим вещам и в то же время из-за своейвечной меланхолии отрицаешь ценность всего, что узнал. Стоит только слегканадавить на тебя, чтобы это понять.

Луи кивнул.

– Я во многом не могу разобраться, Дэвид.

– Может быть, нам и не следует в этом разбираться, и неважно, старики мы или молодые.

– Наверное, – согласился он. – Но сейчас оченьважно, чтобы мы оба дали торжественную клятву. Мы не нанесем вреда этойуникальной жизнелюбивой женщине. Ее способности не ослепят нас. Мы удовлетворимее любознательность, будем к ней справедливы, станем ее защищать, но никогда непричиним ей даже малейшее зло.

Я кивнул, мгновенно уловив, что он имеет в виду.

– Как бы мне хотелось сказать, – прошептал он, –что мы отказываемся от нашей просьбы. Как бы мне хотелось обойтись безколдовства Меррик. Как бы мне хотелось покинуть этот мир, не увидев призракаКлодии.

– Прошу тебя, не говори ни о каком прощании с миром. Я немогу это слышать, – взмолился я.

– Но я должен об этом говорить, потому что только об этом идумаю.

– Тогда думай о тех словах, что я сказал призраку в пещере.Жизнь принадлежит живым. То есть тебе.

– Но какой ценой, – вздохнул он.

– Луи, мы оба отчаянно стремимся жить, – принялсяувещевать я. – Мы обращаемся к магии Меррик, чтобы найти утешение. Мымечтаем о том, чтобы самим взглянуть на мир сквозь маску, – разве не так?Мы хотим увидеть нечто, что придаст цельность всему.