ключицы и артритные суставы. Тени превратились в синяки, рты приоткрылись. На сцене стояла кучка никому не нужных людей, больных, усталых, и не мертвых еще, но и не живых.

– А теперь пошла.

Маша сделала шаг вперед и внезапно чуть не упала. То ли колено подломилось, то ли равновесие потеряла, но Гуров не смог двинуться с места. Жену он уже не видел – перед ним был другой человек. Жить той рабыне оставались считаные дни.

В полной тишине тетка с пучком волос на голове наблюдала за Машей, стояла в центре сцены, сложив на груди руки. И только когда «рабыня», не в силах больше держаться на ногах, упала на колени и посмотрела в небо с мольбой в глазах, режиссер подошла к ней и положила руку на ее плечо.

– Умница, – сказала она. – Так, а теперь займемся остальными.

Тот спектакль, кстати, так и не выпустили. Внезапно сняли с репертуара. Звездная роль супруги-актрисы Льва Ивановича растаяла, как в белом поле дым.

Гуров наблюдал за Гойдой, по уши закопавшимся в протоколах, и думал о том, почему он вдруг вспомнил тот эпизод в театре. Что общего было у него с тем, что происходит сейчас? Почему это вдруг вспомнилось? Не потому ли, что и тогда, на сцене, и сейчас он вдруг понял, что им нечем крыть?

– Ну как это может быть? – раздраженно воскликнул Гойда, отодвигая от себя папку. – Он что, призрак? Ничего не понимаю. Описать пацана смогли только двое, и то ошиблись.

– Он не призрак, – Стас поставил на стол чайник. – Я просмотрел протоколы допросов и сам вчера опрашивал соседей. Мальчишку видели многие, просто не могут описать, ибо не их ребенок. Одна мать дала четкие приметы. По ним и пойдем… Лев Иваныч, ты ел что-нибудь за сегодняшний день?

Гуров вспомнил, что пообедать так и не удалось. Позавтракать успел, а потом включился в работу и о еде забыл.

– Перекуси, – посоветовал Стас. – Прокуратура просто так на Петровку не заглядывает. Снова в ночь пойдем, Игорь Федорович?

– Обязательно, – ответил Гойда. – Скоро сутки, как произошло похищение, а у нас пока нет никаких стоящих версий.

Глава 4

Кабинет главного врача поликлиники надо было еще найти. Гурова два раза посылали по какой-то кривой, но каждый раз он попадал куда угодно, только не к дверям с заветной надписью. Наконец он нашел кабинет и выдохнул, увидев, что двери распахнуты настежь и очереди возле них нет.

– Разрешите? – спросил он, заглядывая внутрь.

Ответа не последовало, но Лев Иванович привык к тому, что люди не отвечают. Странный признак реального времени, считал он, состоял в том, что люди перестали реагировать друг на друга, используя голосовые связки. Раньше, еще лет десять назад, можно было стукнуться в любую закрытую дверь, и если за ней кто-то был, то в ответ непременно звучало: «Да?» или «Проходите!», но никак не устанавливалась тишина. Это и являлось приглашением к разговору и согласием на сотрудничество, это было знаком того, что ты никому не помешаешь, но сейчас же в ответ молчали. И неважно, что ты стучал, спрашивал, придавая уверенность тону и громкость голосу – тебя просто игнорировали.

За огромным столом в ярко освещенной комнате сидел высокий старик в белом халате. Он был совершенно лысым, под его носом были черные с проседью усы, а на глаза наползали лохматые седые брови. Взгляд был, разумеется, недовольным, и Лев Иванович понимал почему: врач работал, на столе перед ним возвышалась стопка одинаковых на вид справок, которые, судя по всему, главный врач подписывал одну за другой. Подписанные лежали в соседней стопке, и она тоже была не маленькой.

– Слушаю, – буркнул старик.

Гуров шагнул к столу и протянул главврачу свое удостоверение. Тот взял его и внимательно изучил. При этом он все еще продолжал хмуриться.

– Лев Иванович, – произнес он, возвращая удостоверение.

– Семен Михайлович, если не путаю, – ответил Гуров. – Приятно познакомиться.

– Не могу сказать того же, – проговорил старик. – Вы из полиции. Какая уж тут радость? К кому вам надо?

– К вам, – удивился Гуров.

– Ну вот вы уже у меня, это понятно, – пробурчал Семен Михайлович. – Но не лично же я вам нужен?

– А почему бы и нет?

– Полиция ко мне приходит только в том случае, если хочет попасть на прием к какому-либо специалисту, но без предварительной записи, – объяснил главный врач. – Не хотят сидеть в очереди, поэтому суют под нос удостоверение. Слишком заняты, им надо все сразу. А ко мне, как правило, только жаловаться идут. У вас жалоба?

– Нет. И к специалисту мне тоже не надо.

Гуров без приглашения сел на кушетку, стоявшую возле стены. Семен Михайлович вздернул брови.

– Удивительно, – изумился он. – А что же тогда вам угодно?

Лев Иванович одернул пиджак.

– Я насчет сотрудницы вашей поликлиники. Ирина Дубинина, врач-терапевт. Хотелось бы задать по поводу нее несколько вопросов.

– Дубинина? – отодвинул в сторону стопку бумаг Семен Михайлович. – Помню такую. Но она у нас не работает.

– Уволилась?

– И давно, – подтвердил врач. – Года два назад. Точнее не скажу, но если нужно, то могу позвонить в отдел кадров. Зачем она вам понадобилась, если не секрет?

– Не мне лично, конечно, – объяснил Лев Иванович. – Просто хотелось узнать у нее кое-какую информацию.

– Она ушла по собственному желанию, – добавил врач. – Я не стал ее задерживать. Некоторых сотрудников я бы приковал к дверям поликлиники, потому что не хочу терять таких прекрасных людей и ценных специалистов. Но когда Дубинина положила на мой стол заявление об увольнении по собственному желанию, то я не стал ее уговаривать остаться.

– Даже так?

Семен Михайлович глубоко вздохнул.

– Упрямее и тяжелее ее я никого и никогда не знал. Она… слов нет.

– А вы по-простому, по-народному, – посоветовал Гуров. – Я пойму, обещаю.

– Не так воспитан, чтобы по-простому! – зыркнул на сыщика главный врач. – Но, признаюсь, иногда хотелось. Скандалистка и шантажистка – вот ее полная и честная характеристика. Ни убавить, ни прибавить.

– Отчего же вы не уволили ее сами? – спросил Гуров.

– А такая характеристика не повод, чтобы подводить под статью, – Семен Михайлович указал пальцем в сторону Льва Ивановича. – По работе жалоб на нее не поступало. Но если бы хоть кто-то написал…

– То вы бы от нее сразу избавились, – понял Лев Иванович.

Главный врач нравился ему все больше. Сразу выложил всю правду, не стал корчить из себя ангела, и это было ценно. Однако Лев Иванович помнил слова Алексея Долецкого о том, что Александра не получила поддержки от начальства тогда, когда