– И вам не удалось это доказать сыну умершей?

– Он выслушал меня и ушел. Я присутствовал при его разговоре с отцом, сидел вон в том кресле. Отец успел представить меня, и Голенко, уходя, бросил странную фразу, которая меня очень напрягла. Он сказал, что когда-нибудь вы поймете мою боль и пожалеете о том, что сделали.

«Опа. Это же прямая угроза, – отметил про себя Гуров. – Самая настоящая угроза, о которой Долецкий первоначально и не вспомнил».

– Я и забыл про это, – в ответ на мысли Гурова произнес Алексей. – Прошлое как-то выпадает из памяти. Но сегодня, увидев жену в палате, вдруг вспомнил. И сразу к вам.

– И хорошо, что вспомнили, – похвалил Гуров. – А теперь ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Нужно восстановить хронологию событий.

– Пожалуйста. Я готов.

– Вы жили вместе с женой, когда произошла эта история?

– Да. И у нас вскоре родился сын.

– И потом клинику возглавили вы?

– Точно. Окончательно я занял кресло главного врача только через пару лет, после того как отца обвинили в некомпетентности. В том смысле, что я стал главным врачом официально.

– Если Голенко угрожал вам, когда клиникой всецело занимался ваш отец, то почему вы решили, что его угрозы относятся именно к вам?

Алексей нервно прикурил.

– Но Голенко пожелал испытать боль именно мне, а не отцу! – выпалил он.

– Логично, – согласился Гуров. – Может быть, ему проще было излить гнев на ровесника, а не на пожилого человека?

– Но лечил-то его мать не я. Он ведь винил в произошедшем моего отца. Нет, его угрозы относились именно ко мне. Он обращался именно ко мне.

– Думаете, он решил отомстить спустя несколько лет?

– А кто его знает.

– И больше вы его не видели в клинике? Может быть, неподалеку? Он звонил вам? Оставлял сообщения?

– Не припомню, – ответил Алексей. – Может, что-то и было, но прошло мимо. Сашка уволилась с работы, у нее в поликлинике тоже свои неприятности. В то же время мы и разъехались, и хорошо, что мирно, а то бы все с ума посходили. Вообще-то, мы все тогда устали друг от друга. К отцу постоянно «Скорая» приезжала.

– А что за конфликт у вашей жены случился на работе? – перестроил тему Гуров.

– Да там какая-то ее коллега устроила перформанс. Издевалась над ней по-всякому. Бывают такие люди. Смысл был в том, что жена, вернувшись из декретного отпуска, сразу же заняла пост завотделением, а той даме это очень не понравилось. Конкретно так она жене портила жизнь. Например, могла переложить в другое место карты больных или перепутать их с другими, а однажды обвинила Сашку в грубом отношении к пациентам. А я к тому времени там уже появлялся редко, что происходило в поликлинике, видеть не мог, знал только со слов жены, но все равно испытывал желание пообщаться с той ненормальной, но Сашка отговорила. Знаете, что самое обидное? Никто из сотрудников, включая начальство, Сашку не поддержал. Никто! Но все всё видели, просто вмешиваться в склоку не захотели. Даже главврач закрыл на конфликт глаза, несмотря на то, что жена к нему несколько раз обращалась. Кто бы такое выдержал на ее месте? Вот она и предпочла уйти, и в медицину больше не вернулась. Окончила курсы массажистов, я лично их оплатил. Теперь бегает по чужим домам и разминает больные спины. От моей помощи отказывается. Так и не простила. Так и живем. Сложно, непонятно, в обнимку с несправедливостью.

Лев Иванович был с ним совершенно согласен. Он поморгал, стараясь уложить услышанное и в своей голове тоже. Он терпеть не мог такие моменты: кто-то что-то вспомнил, но все непросто, сразу и не заметишь, ведь тут свои тонкости, проблемы… Но одно он понял точно – в деле замаячил второй подозреваемый.

– Какой номер у поликлиники? Я бы пообщался с главным врачом.

Долецкий продиктовал адрес. Гуров тут же нашел его на гугл-картах. Поликлиника, к счастью, находилась в получасе езды от центра.

– А подробнее о конфликте вашей супруги с той женщиной вы рассказать не можете? – закинул он удочку, хотя догадывался о том, каким будет ответ Алексея.

– Сашка не вдавалась в подробности. Я поверхностно знаком с ситуацией, – ответил Долецкий. – Но и того, что я узнал, было достаточно. Не люблю таких людей. Никто не любит. Я имя помню – Ирина Дубинина. Тоже врач-терапевт. Стоп. Вы думаете, что она тоже могла участвовать в нападении на мою жену и похищении Степана?

– Все может быть, – уклончиво ответил Гуров. – Я ничего не утверждаю.

У Долецкого вытянулось лицо.

– Ерунда, – пробормотал он. – Это просто ссора, какие часто бывают в любом коллективе. Это же как надо ненавидеть человека, чтобы спустя время решиться на преступление? Сколько воды утекло с тех пор?

– Я бы перефразировал так: как можно было так долго помнить обиду? – добавил Гуров. – И это не было обычной ссорой, судя по вашему рассказу. Но вы не увлекайтесь. Версию надо проверить, а мы только лишь рассуждаем на эту тему.

– Загрузили вы меня по полной, – признался Долецкий.

Гуров мысленно поставил в голове отметку о том, что надо бы навестить Ирину Дубинину. Оставалось подвести итоги беседы и действовать дальше.

– Вернемся к Голенко, – предложил Лев Иванович. – Значит, вы серьезно предполагаете, что он не что-то пространное произнес, а именно угрожал вам? Я про его иносказательную фразу о том, что вы тоже можете оказаться на его месте.

– Да, мне кажется, – согласился Алексей. – Он появился в этом кабинете всего один раз, на следующий день после похорон матери. Он прекрасно знал, – не мог не знать же! – кто лечил его мамашу. Но, уходя, почему-то высказал претензии именно мне. То есть это…

– Ну да, угроза. Я понял, – буркнул Гуров.

– А теперь у меня пропал сын, – закончил Долецкий. – Мне просто не на кого больше подумать, понимаете?

– Понимаю. А что насчет вашей измены?

– Какой? – оторопел Долецкий.

В этот момент зажужжал мобильный телефон Алексея, лежавший на полке. Долецкий вышел из-за стола и подошел к стеллажу.

– Сашка сбежала из больницы, – устало сказал он. – Вот дура, а! Всегда такой была. Упрямая идиотка. Достала!

Он размахнулся и изо всех сил бросил телефон на пол. Он разлетелся на две части, которые разъехались в разные стороны.

«Пора валить из этого дурдома, – подумал Гуров. – Спасибо за внимание».

При одном только взгляде в сторону Алексея, застывшего возле окна, опирающегося руками о подоконник и свесившего голову, Гуров вдруг почувствовал в душе непонятную тревогу, которой