– Ах ты, стервец, вот они где, часики мои! – Он задумался, отбил пальцами по столу победный марш.

Следующим деликатным поручением была та баба. Но пока без мокрого, только припугнуть и забрать улики. Хозяин дал мне её имя и адрес. Пришлось взломщиком поработать. Флешки забрал все, какие нашёл, ящики перетряхнул.

А часы лежали прямо на письменном столе – как ждали меня. Я рассмотрел их внимательно – да, часы Хозяина, он их раньше носил, после того случая в больнице они пропали. Я повертел их в руках, кожаный ремешок был конкретно потёрт и начал сыпаться. Царапины на циферблате, как будто они под обстрелом побывали. На обратной стороне я увидел знакомый рисунок, который красовался на стенах домов в моём родном городе. Толстощёкий китаец с узкой бородкой и в квадратной шапке.

– Стой! – кричала она, спадая с пещерной плоти.

Серафима Викентьевна повернула за угол, замелькала серыми пятками.

Склизкие стены. Она искала голову. В клетках с мышами – нет. В клетках с собаками – нет. В ящике с пуговицами – нет. Старуха вытряхнула мешок. Центрифуга.

– Раковина забилась! – захрипела Серафима Викентьевна. – Она у меня! Она у меня в сифоне!

Ливень. По ногам (босые ноги, ноги босые) текут, катятся, огибают кочаны капусты. Скрипят. Крысы скрипят. Кочаны смотрят. Она побежала.

У выхода из пещеры забор. Через него. Упала на траву.

– Ты обещала и не пришла!

Сзади неё гигантская голова торчит из земли. Её шаги тянулись от зубов. Выплюнула? Выковыряла? Отпустила? Поймала?

– Я в сифоне, – медленно шевеля прогнившим ртом, сказала огромная голова Эвелины.

Инга села на кровати. Сон был настолько глубоким, что, проснувшись, она ещё какое-то время выныривала, а моргая, ощущала, что всё ещё спит. Форточка всасывала и с оханьем отпускала незнакомую штору. Она медленно оглядывала комнату: бельё, шкаф, кресло – чужое. Только скомканная одежда – своя. Воспоминания приходили по очереди. Не сразу.

Я в Серёжиной квартире. Мою разбомбили. Холодивкерский Вертман оказался убийцей. Женя в больнице. От лаборатории Vitaclinic камня на камне не осталось. Допросы, допросы, допросы.

Инга посмотрела на айфон: она проспала шестнадцать часов. Гудела голова, тянуло мышцы рук. Справа под волосами нащупалась болючая шишка: где успела посадить? Когда?

Что мне снилось? Какое-то отвратительное послевкусие. Что-то про Серафиму Викентьевну… Неужели кончено? А цех в Барсучьем? Синегорье? Петрушка? Снова свалит за границу?

Желудок свело в приступе голода. Она не помнила, когда ела в последний раз. Ей захотелось всего и сразу: горячего кофе, яичницы со шпинатом, эклеров, лимонного пирога, пиццы со сгоревшей корочкой из правильной печи и даже, может быть, плова. Настоящего узбекского плова с жёлтой морковью, нутом, бараниной и несладким изюмом. Но у Серёжи не было еды. Она натянула джинсы, покопалась в сумке в поисках кошелька: пора совершить рейд по ближайшим продуктовым. И паралелльно подумать, как составить материал для блога.

Обычно каркас статьи вырастал у Инги сам собой, как кровеносная система человека, как корневина баобаба, как… геоподоснова района. В ноутбуке ещё не было напечатано ни одного слова, но в голове уже жил сложный механизм текста, все эти ответвления и стрелочки, логические переходы от лида к первому абзацу, подзаголовки и выносы. Но сейчас, то ли от усталости, то ли она так и не проснулась окончательно, – мысли рассыпались. Она старалась продумать логику будущей статьи от начала до конца, мысленно расставить основные удары для читателя, понять, где вовремя нужно кинуть те или иные детали, но у неё ничего не получалось. Всё летело в тартарары.

В дверь позвонили. Инга замерла, бесшумно расправляя майку на спине. На цыпочках подошла к глазку. Рыбий глаз смешно выпячивал и без того крупный нос Марата.

– Как ты меня нашёл? – холодно спросила Инга через дверь.

– Открой, – тихо приказал он.

Марат пролетел в квартиру мимо неё, методично прошагал все комнаты. Проверил ванную и туалет.

– Где он? – Ноздри раздувались, в голосе слышалось еле сдерживаемое бешенство.

– Ищешь кого-то? – Инге стало почти смешно.

Марат навис над ней: капельки пота на лбу, утробной волной его запах. На мгновение захотелось поцеловать его в шею, потом за ухом и дальше.

– К бывшему переехала?

– Как жена? – Тон вышел металлическим, как надо.

Марат оторопел.

– Что ж ты мне не сказал, что в Казань едешь, я бы сыновьям твоим сувениры передала.

Ей показалось, что он сейчас начнёт оправдываться, скажет какую-нибудь глупость или вовсе станет отрицать. Но Марат растерялся только на секунду. Её контратака лишь сильнее распалила его гнев.

– Только посмей ещё раз вякнуть про моих детей, фахише!

Слово ударило, как пощёчина. Инга не знала, что оно означает, но этого и не требовалось. Она оттолкнула Марата, чувствуя начало приступа. Она не умела это контролировать: живот скручивало, в виски впивались железные скобы, цвета постепенно уходили, а за ними и зрение. Оставался только тошнотворно-яркий белый. Надо было успеть сесть.

Она прошла в гостиную и схватилась за стеллаж: услышала, как от её прикосновения на полках зазвенели бутылки и статуэтки – подарки Сергею от благодарных пациентов. На ощупь дошла до дивана, вцепилась в подлокотник. Села, закрыла глаза. Комната кружилась.

– Уходи.

– Мы ещё не закончили. – Марат стоял прямо перед ней, их колени соприкасались. – Ты вернулась в семью?

– А ты из своей даже не уходил.

– Не нужно моих сюда приплетать. Они здесь ни при чём. Я схорониться уезжал. От бандюков, что в нас стреляли!

– Схорониться, значит? Меня бросил, а сам – в камыши?

– Тебе что угрожало? Машина-то моя была! А тебя не видел никто! Я за тобой ухаживал. Защищал. Ласкал тебя. Чего тебе ещё надо, женщина? – Марат застыл в недоумении.

– Уже ничего. Значит, говоришь, ты меня защищал? А тот, кто тебе слил, где я, не удосужился рассказать, что случилось со мной, пока ты дома казы кушал? – Голос помимо её воли набирал обороты. – Ты обещал мне пойти на маскарад? Обещал! И ты просто свалил в свою Казань, ничего не объяснив! При мне застрелили Агаджаняна, я барахталась на полу в крови Арега! – Теперь она орала в полный голос, и крик снимал приступ, слепота уходила. Она уже видела пятна: тёмное на Марате, зелёное в углу на месте фикуса, фиолетовое там, где кресло. – Мою квартиру разгромили! Хорошо, что дочка на море с отцом! Я видела, как живьём сгорел Анатолий Вертман! Я тащила Холодивкер из огня и думала, что мы обе погибнем! Я… я… да пошёл ты вон…

Гневная складка на лбу Марата разгладилась.

– То есть он на море? – спросил он. – Дэн мне сказал, ты живёшь у бывшего. Он же не говорил, что в твою квартиру влезли и что ты тут одна. Значит, не спишь с ним?