– Он потерял телефон! – удивилась Женя.

– Или выкинул. – Инга смотрела на здание, у стены которого они теперь стояли. Выкрашенное в такой же бледно-жёлтый цвет, что и Vitaclinic, оно явно относилось к ней, но не было предназначено для пациентов. – Например, вон из того окна на втором этаже.

– Ну что ж, идём, – согласилась Холодивкер.

Дом был старым и небольшим: видимо, раньше это был флигель при городской усадьбе. Само здание усадьбы занимала клиника. Как и с большинством московских домов девятнадцатого века, с ним случилось несчастье под названием «реконструкция» – остались неизменными только внешние стены.

Инга толкнула входную дверь, и та легко открылась внутрь полутёмного коридора. Изнутри здание казалось похожим на выпотрошенную курицу: двери распахнуты, повсюду беспорядок.

– Он наверху. – Холодивкер показала на потолок.

Со второго этажа доносилось приглушённое звяканье, время от времени на пол что-то падало.

По мере того как они продвигались внутрь, Инга заглядывала во все двери. Это было похоже на офис по торговле фармацевтикой. Столы, компьютеры, медицинские шкафы. Везде пусто, сотрудники уже ушли домой.

Раздвижные двери на втором этаже, похожие на железный лифт, тоже были приоткрыты: в щель Инга увидела огромное помещение, напоминавшее кухню ресторана. Тут тоже везде был бардак: пластмассовые контейнеры свалены в раковины, на полу блестело стекло, шкафы с картотеками открыты, папки вывалены на столы и на пол. Приборы, на вид очень дорогие, из которых Инга узнала только микроскоп, грудой лежали под окнами.

Вертман, растрёпанный и серый, стоял возле шредера, прислонившись виском к стене, и методично, бумажка за бумажкой, скармливал ему какие-то документы. Он тяжело дышал, седая прядь прилипла ко лбу.

– Толя! – Холодивкер вошла в разгромленную лабораторию и остановилась в нескольких шагах от Вертмана, боясь к нему приблизиться.

Тот равнодушно скользнул глазами по её лицу, не выказав никакого удивления. Инга осталась на пороге лаборатории за Жениной спиной.

– А ты знаешь, Женя, что для утилизации реактивов нужно оформлять паспорт отходов? – Вертман отступил от шредера, который продолжал урчать, будто от голода. – Нельзя их, знаешь ли, спускать в канализацию или… сжигать, например. – Он подошёл к стеклянному шкафу, в котором стояли пробирки с жидкостями, подписанные от руки и с напечатанными табличками.

– Это дело твоей жизни, – Холодивкер говорила тихо, – я все эти годы так… уважала тебя. Ты стал большим учёным, Толя.

– Главное – уничтожить разработки и молекулу. – Вертман обернулся на разбитый компьютер. – Оно всё было здесь. Всё было здесь.

Методично, не спеша, он доставал с полок колбы и пробирки, ставил возле раковины на стол.

– Анатолий Ефимович, мы выяснили, что Эвелина Джи была убита в этой лаборатории. – Инга решила не вдаваться в подробности.

Ему нечего терять. Он такой чёрный от горя и вины, что на него больно смотреть. Он сейчас признается. Дальше я потяну за эту нить, и мы выясним, зачем он убил остальных.

Вертман никак не отреагировал на фразу, казалось, вообще ничего не заметил. Он пустил воду, открыл одну из пробирок и вылил содержимое в раковину, выкинув пустую склянку куда-то вбок.

– Такие, как я, Женя, мы паразиты. – Он говорил спокойно, будто выступал на конференции, и бархатный его голос производил зловещее впечатление в сочетании с выбившейся из брюк рубашкой и размётанными волосами. – Вот ты говоришь – большой учёный. А на самом деле я – паразит. Люди всегда были для меня «человеческим материалом». Крысиная жизнь, – он кивнул на клетки с лабораторными мышами. Маленькие животные метались по своим прозрачным жилищам, тыкали в стекло розовые носы, вставали на задние лапки, – и та была для меня важнее, хотя… что я лукавлю: на крыс паразитам тоже плевать. Они все поменялись, в крайней была серая, у окна – с полоской на пузе, но разве ж я спросил… мне на всё было плевать. На всё.

Холодивкер молчала. Опустошённые пробирки летели во все стороны. Разбивались, жалобно позвякивая.

– Что я хотел? Спасти человечество? Изобрести таблетку от СПИДа? Микстуру от рака? Как Флеминг, заново вывести пенициллин? Нет, Женя. Денег – вот чего хотят паразиты. Денег, и чтобы такие люди, как ты, считали меня большим учёным.

– Что у тебя там? – Холодивкер в волнении сделала шаг вперёд. – Льёшь всё подряд…

– Ну что ты, разве я не знаю? Большие учёные знают всё. – Вертман улыбнулся. – Объясни вон своей подруге, чем взрывоопасные вещества от взрывчатых отличаются. Для химического превращения, горения или взрыва, – он словно цитировал учебник, – большинства взрывоопасных веществ обязателен кислород воздуха, в то время как взрывчатые вещества способны к разложению со взрывом и в отсутствие оного. Кстати, Инга правильно меня подозревает, – продолжал он без перехода, – я убийца. – Вертман поднял глаза на Холодивкер. – Я убил их всех… – Пробка не поддавалась, и он вцепился в неё зубами, – в этой лаборатории.

Он наклонил открытую колбу, перекатывая по дну её содержимое: мелкие камушки, похожие на чёрную икру.

– Стронций![13]

Холодивкер кинулась к Вертману, пытаясь вырвать у него из рук пробирку.

Инга не сразу поняла, что произошло: сначала раздался громкий хлопок, потом она увидела, как Женю откинуло назад. Чёрный взрыв закоптил потолок, оплавил полки. Вертман, охваченный тёмным пламенем, молча оседал на шредер. Инга завороженно смотрела, как быстро вспыхнула на нём рубашка, как зашлись, будто сухие щепки, волосы, как огонь перетекает с него на бумаги. Вертман не катался по полу, не пытался сбить пламя. Медленно, утробно, он закричал от боли, вцепившись себе в лицо:

– А-А! А-А-А! – Казалось, это воет животное.

Запищали, забились в клетках мыши.

Инга бросилась к Жене. Та лежала на спине. Брови и чёлка были опалены. Из щеки и над глазом торчали осколки. Пламя кругами расходилось по лаборатории, будто мебель была облита бензином.

– А-А-А-А-А!

Что-то начало хлопать в дальнем шкафу с реактивами.

– Вот же чёрт!

Инга попыталась приподнять Холодивкер, но у неё не получилось.

Тогда она схватила её под мышки и изо всех сил потащила в коридор, подальше от огня, попутно замечая, что руки у Жени обожжены, из правой ладони тоже торчит стекло.

Дело шло очень медленно. До железных дверей оставалось добрых десять шагов, когда взорвалось ещё что-то в дальнем углу, по лицу и рукам прошла жаркая волна. Вертман наконец перестал кричать, упал на спину, Инга услышала стук затылка о плитку.

Дышать стало нечем. Тошнило.

– Холодильник! – В отчаянии Инга попыталась крикнуть, но сразу же пожалела об этом: лёгкие обожгло, на выходе получился писк.