Евн внимательно посмотрел на Прота, и вдруг глаза его хитро прищурились:

— Значит, корабль, гребцов и половину денег?

— Да, базилевс, да!

— И это все? — громко, чтобы слышали все, уточнил Евн.

— Конечно!

— Ну что ж, клянусь Астартой и даю свое царское слово, что ты получишь все, что просишь.

— Срок! — прошептал Фемистокл. — Пусть назовет срок!..

Но Прот не слышал его.

— О, великий! — вскричал он, падая на колени перед царем. — Твоими устами говорят сами боги! Слушай же: Тит Максим спрятал свое золото под рабской отхожей ямой в саду своего дворца!

Евн сделал едва заметный жест Серапиону, и тот, кивнув, мгновенно исчез.

— Так я могу завтра же отправиться в Пергам? — подползая к царю и целуя край его халата, спросил Прот.

— Завтра? — удивленно переспросил Евн. — Разве я сказал завтра?

— Но к–когда же? — запинаясь, воскликнул Прот.

— Может, через неделю, а может, через год! — пряча усмешку, ответил Евн.

— Через год?!

— Дорога в Пергам длинна и опасна, море кишит пиратами и римскими кораблями! — обращаясь больше к Совету, чем к пораженному Проту, терпеливо объяснил царь. — Прежде чем отправить в такой путь двести своих подданных я должен испросить на это благословения богов!

— Так испроси его сейчас! — простонал Прот.

Евн глазами приказал охранникам убрать его от трона и сказал так, чтобы слышали все:

— Я не могу говорить с богами об этом, когда консульская армия Рима высадилась в моем царстве! Кстати, это относится ко всем, кто еще хочет обратиться ко мне с подобными пустяками!

С самого начала своего пребывания в Пергаме Луций Пропорций не переставал изумляться богатству и необычности увенчавшего вершину высокой горы города. Он внутренне ахнул, еще когда македонский корабль бросил якорь в прекрасно оборудованном порту Пергама — Элее.

Что осиротевшие гавани Афин и Александрии, Брундизия и Олинфа!

Даже всегда радовавшие его взор причалы Рима казались теперь убогими при виде множества торговых судов со всех концов света.

Казалось, вода вот–вот выйдет из берегов от их количества и тяжести дорогих грузов в переполненных трюмах.

Каких только гербов, значков, скульптур на акростолиях не было здесь! Охвативший своими острыми рогами лучистое солнце полумесяц на парусах триер Понтийского царя Митридата, гордое изображение орла Птолемея на судах с царским грузом из Александрии, родосский Гелиос, каппадокийский скорпион, херсонесская Дева — хранительница далекого города на самом севере холодного Эвксинского Понта, гербы, гербы: Финикии, Фасоса, Ликии, Том, Пантикапея, Одессоса, Антиохи–на–Оронте…

Не было среди всего этого великолепия лишь воинственных римских трирем с непобедимыми легионерами на палубах, зато в отдалении грозно стоял на рейде охранявший покой родного города и его богатых друзей могучий военный флот Пергама.

«Давай, охраняй для нас все это добро!» — усмехнулся про себя Луций.

Повеселев, он нанял на пристани носильщика с тележкой, и когда пергамец затребовал плату вперед, нахмурился. Первый раз за время своего путешествия ему пришлось развязывать тугой кошель с серебряными монетами: здесь, на мощенной каменными плитами земле кончались владения всесильного Рима, и выданная городским претором легация, перед которой бледнели и расшаркивались все в Италии и Македонии, превращалась в никчемную жалкую бумажку.

— Римлянин? — на приличном греческом языке недружелюбно спросил носильщик, бросая косой взгляд на тогу Луция и вертя в пальцах динарий.

— Да, — тоже по–гречески ответил Пропорций, предупрежденный, что этот язык здесь в особом почете.

— Тогда с тебя еще две таких монеты! — хмуро заметил носильщик.

— Это еще почему? — возмутился Луций. — Твой сосед запросил только что у грека всего одну драхму!

Носильщик усмехнулся:

— То с грека! Ему лишь бы добраться до алтаря Зевса и публичной библиотеки!

— А я, по–твоему, зачем приехал? — усмехнулся Луций, протягивая носильщику еще один динарий.

— Ты? — пергамец скользнул по лицу римлянина. — Ограбить нас!

— Что? — опешил Пропорций.

— Да–да, — подтвердил носильщик. — Ограбить и прибрать наш Пергам к рукам своего Рима!

Луций оторопело уставился на носильщика, а затем стал затравленно озираться по сторонам: казалось, все взоры были устремлены на него.

Косо глядящий на его римскую тогу пергамский военачальник… осмотревший его с ног до головы знатный вельможа… надсмотрщик за рабами на разгрузке критского судна…

Даже сидевшие к нему спиной купцы, казалось, только делают вид, что сговариваются о ценах, на самом деле они, возможно, лишь выжидали момент, чтобы схватить его и доставить в пыточные подвалы дворца Аттала…

— С чего это ты взял?.. — еле ворочая от страха языком, спросил он.

Носильщик снова взглянул на чужестранца и усмехнулся:

— Да у вас, римлян, это на лицах написано! Как только приезжает новый ростовщик из Рима, так некоторые улицы, а то и целые кварталы перетягивают потуже пояса на халатах! Только и выискиваете, кого бы еще ободрать! От ваших процентов только два пути: петля или рабство… Весь Пергам уже стонет от вас, хотя твоих земляков пока здесь немного — две или три сотни. А что если вас будет тысяча? Десять тысяч?! Чей будет тогда Пергам?!

— А–а!.. — с облегчением выдохнул Луций.

— Поэтому я и беру с тебя лишнюю монету, чтобы напиться на нее и забыть о том, что завтра будет со мной и с моими несчастными земляками! — воскликнул носильщик.

— Ты опасный человек! — медленно проговорил Луций. — И я не хочу доверять тебе свои вещи!

— Да я и сам не хочу везти их! — закричал пергамец. — Подавись своими кровавыми динариями! — швырнул он монеты под ноги римлянину, и они, звеня, покатились по мостовой. — Я лучше подохну от голода, чем куплю на них хоть корку хлеба!

Новый носильщик, к которому обратился Луций, оказался куда сговорчивей первого. Он быстро погрузил на тележку три сундука и вопросительно взглянул на римлянина.

— В гостиницу! — бросил ему Пропорций.

— Тогда с господина еще один динарий! — сказал носильщик.

— Это еще почему?

— Потому что господин — римлянин…

— Опять начинается! — возмутился Луций, но пергамец спокойно сказал:

— Мне придется везти твои вещи в Верхний город, а это далеко и тяжело.

— А разве в Нижнем городе нет приличных гостиниц? — спросил Луций.