Во все стороны раскинулась степь — из края в край только равнина, редкие курганы с древними богами на вершинах, балки, заросшие кустарником, и дороги. Проложенные по звездам, они указывали путь во все стороны света. Однообразие степи нарушают табуны тарпанов, стада туров и сайгаков, что заходят сюда с востока. Порой пробегают дрофы и стрепеты, свистят сурки и суслики, в вышине трепещут крыльями пустельги, высматривают добычу и звенят голоса жаворонков. Степь живет своей жизнью, дышит, любит и ненавидит и меньше всего хочет знать о том, что творится за ее пределами.

По пыльной дороге не спеша с севера на юг движется облако серой куревы. Заметив ее, птицы тревожно взмывают повыше, звери чутко настораживаются и даже суслики стихают.

Караван приближается, и уже можно различить отдельные повозки и всадников.

Повозки, большая часть которых нагружена сундуками и мешками, влекомые быками, движутся гуськом. Чуть впереди едут несколько хазар. Прочие гонят скот, сбив его в один гурт и отделив только лошадей, либо сопровождают полоняников, что бредут по степной дороге. На каждого полоняника приходится по два охранника, и еще несколько носятся вокруг, разведывая местность или от скуки упражняясь в метании аркана на любую цель. Замыкают шествие примерно десяток воинов — время от времени то один, то другой отстает и оглядывается: нет ли погони? Но в степи не видно других людей, кроме тех, которые составляют этот караван.

Он движется почти без остановок. Солнце с чистого, без единого облака неба льет тепло без всякой меры. Третий день стоит удушающая жара, только привычные и не к такому хазары не замечают ее — полоняникам приходится гораздо хуже. Некоторые проклинают жару, и не у всех хватает внимания заметить, что впереди над землей клубятся какие-то облачка — то ли след уходящего табуна, то ли грозовые тучи.

Первые несколько дней, пока попадались островки леса и обросшие зарослями узкие речушки, хазары не спускали глаз с полона — люди составляли половину ценности всего каравана, и потеря даже одного была трудновосполнима. Там, где была возможность укрыться беглецу, любой мог попытаться совершить побег. Поэтому первые дни хазары гнали полон, не жалея никого. Бичи, что то и дело мочились в воде, часто свистели над людьми: мокрая кожа сечет больно, но почти не оставляет следов, которые очень не любили хозяева хазар на телах полоняников. За дневной переход девушки так уставали, что засыпали, порой не дожидаясь ужина.

На четвертый день леса отдалились вместе с последней рекой, и хазары сбавили ход, щадя пленных.

Подложив под голову кулак, Властимир лежал без сна, глядя на звездное небо. Вокруг вповалку спали другие полоняники — слышалось только их тяжелое дыхание и бормота-ние сквозь сон. Спящий лагерь освещало несколько костров, между ними не спеша бродили хазары-сторожа, поглядывая по сторонам, — дня два назад на последнем ночлеге в камышах неподалеку кто-то бродил. Кто это был, разведать не удалось. Никто из полоняников не пропал, но хазары не теряли осторожности.

Охранник прошел мимо, но Властимир даже не повернул головы в его сторону. Он смотрел на звезды и вспоминал другую такую же ночь, накануне дня Купалы, когда он точно так же смотрел на звезды, плывя по реке, был свободен и до него доносились ослабленные расстоянием голоса праздника. Звезды остались теми же, но все прочее минуло безвозвратно. Он совсем один в кольце врагов, Буян далеко, а впереди только неизвестность. Но он все пройдет — был в этом уверен.

Подозрительный шорох рядом отвлек его от дум. Он нехотя повернул голову — кому-то из полоненных еще не спалось. С некоторым удивлением князь увидел, что кто-то в светлом, приметив, что хазарин возвращается, приник к земле. Властимир невольно затаил дыхание. Если этот полоняник решил сбежать, он не станет выдавать его.

Но пленник подполз вплотную и толкнул его в бок, предлагая подвинуться. Властимир посторонился, но незнакомец попался настырный — он немедленно улегся на освободившееся место и потормошил князя решительнее. Властимир отодвинулся еще, но теперь уже решил, более не притворяясь, выяснить, кто мешает ему спать.

Длинная русая коса упала на грудь Властимиру. Оказывается, это девушка. Размалеванная, словно явилась сюда на праздник, нахальная девка лезла ему под бок, и не просто лезла, а норовила угнездиться вплотную.

— Куда прешь? — зашипел Властимир, отталкивая ее. — Пошла прочь, бесстыдница!

Но девка попалась очень наглая, припала к нему, обхватив плечи Властимира рукой.

— А ну, вон отсюда! — Князь сделал попытку отделаться от нее силой.

Девка улыбнулась лукаво и зазывно:

— Тихо-тихо, миленький! — и припав к его уху губами, шепнула: — То не облако в лес хоронится, не туманы полезли с реки…

— Буян? — не поверил своим ушам князь.

— Я, княже, — расплылась в улыбке «девка», уже беспрепятственно устраиваясь рядом.

Властимир внимательно разглядел его в неверном свете догорающего костра. Гусляр был в длинном белом платье с узорами по подолу, как у любой девушки. Две толстые косы цвета спелой соломы спускались почти до пояса. Подведены углем брови и глаза, натерты свеклой щеки. На первый взгляд его и правда можно было принять за девушку, особенно в темноте.

— Ты впрямь похож на девку, — молвил Властимир. — Но как это тебе удалось? Это все…

— А, пустяки. — Буян беззаботно махнул рукой. — Я дома на игрищах и не такое устраивал. Ко мне как-то один даже посвататься обещался и не верил, что я парень!

Он был явно очень горд собой.

— А как ты сюда попал?

— Да… Поменялся с одной дурочкой из обоза… Я ведь поклялся себе, что ни за что тебя не брошу, и когда вас увели, вспомнил про наши забавы — у хазар-то, чай, такого не видывали отродясь. Три дня крался по вашим следам, а потом на ночлеге толканул одну светленькую, с косами, и все ей выложил. Она была рада-радешенька, даже не спросила, зачем мне это надо, — на коня без седла вскочила и ускакала…

— Да ты и коня ей отдал? — ужаснулся Властимир.

— Точно, — кивнул Буян, — вороного, ореховецкого. А Воронка — на его место. Ну, а гусли мои уже давно рядом с твоим мечом в обозе лежат.

Меч Властимира был среди другого оружия, что предназначалось в дар Змею, и должен был в конце концов достаться хазарам. Повозку с оружием охраняло несколько смен стражей днем и ночью — оставалось удивляться, как Буяну удалось добраться до нее.

— Ты понимаешь, чем рисковал-то? — рассердился Властимир, но голос его дрогнул — он был слишком рад встрече с гусляром, чтобы всерьез желать обратного.

— Всем, — спокойно молвил Буян. — Если бы меня поймали, меня бы убили. Но мы не должны разлучаться, Властимир, или ты еще не понял того? Всякий раз, как мы расстаемся или ссоримся, с нами что-нибудь случается — то Сирин-птица, то еще что… И без меня ты со Змеем не совладаешь, помяни мое слово. Я тебе еще пригожусь!

Эти слова напомнили Властимиру ту самую песню, что певал Буян перед мадьярами.