острый диск и запустил в голову Мыловару. Тот так и не понял, что произошло. Фреза вошла ему чуть выше лба. Зубья пробили череп аккурат по границе с волосами. Беспредельщик рухнул на пол, не издав ни звука.

Сильвер поглядел на него, констатировал вполголоса.

— Полчерепа снесло, мозг не задет.

И, не глядя на Ляха, вышел. В дверях бросил ему.

— Не забудь пристегнуться.

Сильвер вышел в коридор. Со стороны девятой камеры грохотал бас Канариса. Сильвер неслышно приоткрыл хорошо смазанную дверь камеры и вошел.

Здесь в полном составе собралась вся шерстяная братия пресс-хаты. Стояли они, понуро опустив головы и переминаясь с ноги на ногу. На полу лежало тело. Из спины мертвеца торчал электрод с ручкой, игриво обмотанной цветными нитками. Такие заточенные электроды часто использовались зеками в качестве оружия.

Посиневшее лицо убитого показалось Сильверу знакомым. Он вспомнил, где его видел. На малолетке в следственном изоляторе барыга Бобер сидел с ними в качестве старшего.

Канарис стоял спиной к Сильверу и орал на своих помощников.

— Вы, мать вашу, слушаете ушами или жопой? Вам было приказано его расколоть, а не заколоть.

— Мы пытались, но он на нас прыгать стал, — вяло оправдывался стоявший впереди здоровяк. — Кто же думал, что он таким крутым окажется? Хотели его опустить для начала, а он, сука, у Лысого заточку вырвал и по шнифтам его. А потом на меня. Ну и на электрод накололся. Мы и не поняли как…

— Сейчас поймете, — грозно пообещал Канарис. — Через час всех раскидаю по общим камерам. Там вам и уши прочистят, и другие отверстия. А не хватит, так новых дырок добавят.

Всех шерстяных сковал ужас. Насилие, бывшее до этого их оружием, грозило обрушиться на них самих.

Сильвер шагнул к Канарису и врезал ему крюк по почкам. У майора сразу пропало желание говорить и спорить. Сильвер воспользовался его малоподвижностью и провел ему старый как мир "загиб руки за спину". Свободной рукой он приставил к горлу майора заточку, имевшуюся у каждого обитателя пресс-хаты.

— Меня тоже отправишь в общую? — небрежно поинтересовался Сильвер. — А сам-то ты понял куда попал? Мы ведь беспредельщики. Нам терять нечего.

Канарис побледнел. Как часто бывает с грубыми и недалекими, но физически сильными людьми, утратив свое превосходство, он совершенно растерялся.

— От-отпусти, — прохрипел он. — Соображаешь, на кого прыгаешь?

— На пидора, — просветил его Сильвер. — Ты же такой же козел как и мы, а корчишь из себя полководца. Ты вошь, а не Чапаев. Сейчас мы с тобой выходим наружу. Не дергайся, твоя жизнь сейчас в моих руках и в твоих ногах. Лучше, чтобы они не дергались.

Сильвер поглядел на товарищей-отморозков.

— Вы со мной или на убой останетесь?

— Все выходим! — дружно поддержали его. — Ломимся! На рывок!

— Тогда пошли.

Котельная имела отдельный выход, через который в нее иногда завозили уголь. Отсюда до ворот тюрьмы было рукой подать. Беглецы стремительно пересекли узкий дворик и ворвались в дверь КПП. Здесь находились дежурный и два контролера. При виде грозного, но совершенно беспомощного майора они впали в оцепенение.

— Открывай калитку! — крикнул Сильвер и сильнее нажал на острие. По шее майора потекла кровь. Он вдруг закатил глаза и стал оседать на пол.

— Зарезали Канариса!

Один из контролеров уже нажал кнопку и автоматическая дверь на свободу стала понемногу приоткрываться. Но тут другой с вытаращенными остекленевшими глазами рванул автомат и дал из него длинную очередь, щедро осыпав пулями всех присутствующих. По чистой случайности он не задел майора и своих сослуживцев.

Укрывшийся за майором Сильвер тоже не пострадал. Дав на прощанье пинка теряющему сознание Канарису, Сильвер протиснулся сквозь образовавшуюся щель и выскользнул на волю. Рванувший было за ним здоровяк-отморозок поймал спиной свою пулю и рухнул прямо в дверях, прочно заклинив их. Остальные беглецы оказались в ловушке. Пули косили их одного за другим. Кроме Сильвера не вырвался никто. Он был объявлен в федеральный розыск.

По факту побега в тюрьму прибыла комиссия. Работала она долго. Майора Жука с грозной кличкой Канарис с позором уволили. Пресс-хату на время прикрыли. Корейца сактировали по инвалидности. Сильвера так и не поймали.

Лях сидел в одиночной камере, перестукивался с соседями и читал книги. В газетах он часто встречал статьи старого знакомого, журналиста Лени. Тот писал на криминальные темы. Одна из статей касалась его самого. Леня писал, что дело Ляха было сфабриковано спецслужбами и что сейчас его дело вновь рассматривается судом. Лях усмехнулся. Сам он про пересуд ничего не знал. Но он ошибался.

* * *

Однажды лях получил маляву, в которой его просили подтянуться на больничку. Он пожаловался на боль в животе и в тот же день был переведен в тюремную санчасть. Ляха поместили в отдельную палату.

К его удивлению вечером того же дня в палату вошли известные воры — Коля Старый, Якут и Витя Коркия. Сопровождал их знакомый Ляху правильный пацан Кот. Пока воры обнимались, Кот раскрыл принесенную спортивную сумку, извлек из нее портативную рацию и стал выгружать бутылки с водкой и провизию.

Они выпили и закусили. Разговор сначала коснулся общих тем. Наконец пустили по кругу кружку чифиря. Якут укололся. Коркия перешел к сути.

— Плохие времена наступили, Лях. Кореец с Цирюльником довоевались — один уже в Америке на киче парится, другой в Лефортово ласты склеил. А куда общак заныкал — забыл сказать. Есть у нас подозрение, что Фома тут лапу приложил.

— А самого Фому спросить нельзя?

— Не скажет, — проворчал Коля.

— А если так спросить, чтобы ответил?

— В том-то и дело, — пояснил Коркия. — С чекистами Фома снюхался. Его теперь голыми руками не помацаешь. Одним словом, без тебя это дело не поднять. Пора тебе, Лях, откидываться. Ты большой авторитет накопил, люди тебя послушают, пойдут за тобой.

Лях покачал головой.

— На условно-досрочное подать? Не пойдет. Я не сука, чтобы у легавых "половинку" выпрашивать.

Коля Старый зашелся в кашле, прочищая битые туберкулезом легкие, потом прохрипел:

— От тебя ничего не потребуется. На это адвокаты имеются, да и журналист твой так раскочегарился — не остановишь. Так что выйдешь вчистую, народным героем с полной реабилитацией. Хоть в депутаты подавай. Дело в другом. На воле сейчас опаснее, чем на зоне. За год без малого с полста честных бродяг на луну поканали. Страшные дела на свете творятся. Всеми страсть к наживе овладела. Молодые еще кичи не понюхали, зону и дня не топтали, а уже законных воров в сторону оттирают — долю давай! И стволом в нос тычут.

Лях взорвался.

— Я