— Я прав, и вы это отлично знаете. Это написано у вас палице. — Лицо Шафтсбери внезапно озарилось. — Кажется, я понял, почему вы отпускаете Аллегру. Вы опасаетесь всерьез полюбить ее.

Жестокая правда этих слов буквально вытолкнула Шахина на улицу. Потрясенный услышанными откровениями, он шагал через центр Отмана, где располагался оживленный рынок, забыв обо всем, кроме слов кузена, вертевшихся в его голове. Ему не хотелось признавать их правоту, но она была слишком очевидна, чтобы обманывать себя и дальше.

Все это время он винил себя в том, что не помешал Джеймсу убить Френсис и покончить с собой. А теперь, впервые, его заставили понять, что он терзается совсем не потому, что не смог спасти брата. Его вина была выпестована сознанием, что он непонятно зачем выжил, когда другой, кого любил его отец, умер. Смерть матери всегда лежала тяжелым бременем на его плечах, и неудивительно, что граф возложил на него вину и за гибель Джеймса.

Как бы сложилась его жизнь, будь Отец способен к прощению? Шахин скорчил ироническую гримасу. Бессмысленно строить предположения. Прошлое не изменишь. Граф всегда ненавидел его за то, что он вот выжил, а его мать умерла. Смерть Джеймса сделала его присутствие невыносимым для отца. Но хотя он не может изменить прошлое, он мог бы по крайней мере честно взглянуть ему в лицо. А для этого ему придется вернуться в Англию и встретиться с отцом.

Маловероятно, что тот внезапно изменил свое отношение к нему, но пришло время покончить с чувством вины, с которым он жил все эти годы. Надо дать выход накопившейся скорби. Даже если отец призывает его с единственной целью еще раз высказать ему свое неприятие, так тому и быть. Ему необходимо осознать, что он не более ответствен за гибель Джеймса, чем за смерть матери. Вина была своего рода ширмой, которую он использовал, чтобы отгородиться от Аллегры.

Шахин ни разу не позволил ей проникнуть за защитные барьеры, которыми окружил себя. Но она разрушила их все, один за другим, добравшись до глубин его души. Шафтсбери прав. Он не хотел рисковать, сказав ей правду. Ему было легче оттолкнуть ее от себя, чем признаться ей в любви. И он добился своего. Аллегра теперь презирает его. Даже пребывая в шоке прошлой ночью, она кинулась к виконту, а не к нему.

Боль, которую он ощутил в тот момент, была мучительнее той, что он испытал, обнаружив мертвого Джеймса. И теперь ему ничего не остается, кроме как позаботиться о том, чтобы она поскорее отправилась домой, в Англию. Она достаточно настрадалась из-за его ошибок. Он не задержит ее здесь ни на секунду дольше, чем это необходимо.

Впереди показалась железнодорожная станция, и он стиснул зубы, готовясь сделать то, что считал нужным.

Шахин стоял у окна библиотеки, глядя на дождь, поливавший парк Пембрук-Холла. Точно такой же дождь лил несколько недель назад, когда он перешагнул порог родного дома и узнал, что его отец умер за несколько часов до его прибытия. Отвернувшись от унылой картины, он пересек библиотеку, направившись к письменному столу.

В детстве он провел здесь немало времени, читая все, что попадалось под руку. Библиотека была одним из немногих мест, которые его отец редко посещал, что делало ее убежищем от его холодности. Отодвинув в сторону несколько бумаг, Шахин нашел короткую записку. Несколько минут он смотрел на нее, затем сцепил руки за спиной и поднял глаза на портрет отца, висевший над огромным камином.

Написанный, когда Шахин был еще ребенком, портрет отца отражал черты, на которые он никогда раньше не обращал внимания. В уголках его губ залегла резкая складка, ставшая еще более глубокой с возрастом. Еще более красноречивыми были горе и тоска, притаившиеся в глубине отцовских глаз. Чувства, которые он мог по достоинству, оценить. Должно быть, его отец очень страдал, лишившись жены.

Конечно, это не оправдывало графа, но Шахин наконец-то понял, что им руководило. Теперь он знал, каково это — потерять любимую. Портрет словно напоминал, во что может превратиться его жизнь, если ему не удастся убедить Аллегру простить его. Он снова перевел взгляд на записку, лежавшую на столе.

«Твоя мать очень ждала твоего появления на свет. Она бы любила тебя. А я так и не смог простить, что ты отнял ее у меня. Жаль, но теперь уже ничего не изменишь. Прости. Твой отец граф Пембрук».

Шахина с новой силой захлестнула горечь. Но он тосковал не по отцу, а по тому, чего тот не дал ему. По любви родителя к своему ребенку. Это был более тяжкий грех, чем возложить на него бремя ответственности за смерть матери. Сколько времени потрачено впустую! Целая жизнь, когда он прилагал отчаянные усилия, чтобы отец гордился им, в надежде заслужить его улыбку и похвалу. Он не совершит ту же ошибку, что граф. Его ребенок никогда не будет лишен его любви. Но вначале он должен вернуть Аллегру.

Дверь распахнулась, и в библиотеку вошел его кузен с улыбкой на лице. Шахин встретил его на полпути, и они обменялись рукопожатием.

— Мои извинения, Роберт. Одна из лошадей потеряла подкову, и нам пришлось заехать к кузнецу.

При звуке имени, данного ему при крещении, Шахин напрягся. Вряд ли он снова привыкнет к нему. Он предпочел бы то, которое ему дали люди в племени. Но едва ли можно ожидать, что кто-нибудь в Англии будет звать его Шахином.

— Как она? — нетерпеливо спросил он.

Чарлз озабоченно нахмурился, бросив на него сочувственный взгляд. Этого было достаточно, чтобы сердце Шахина сжалось. Что-то случилось. Опасаясь худшего, он подошел к буфету, налил два бокала бренди и протянул один кузену.

— Физически ей немного лучше, но, по словам ее племянницы, она страдает от ночных кошмаров.

— Значит, Корделия с ней?

— Да. Вы ее знаете? — удивился Чарлз.

— Мы не встречались, но Аллегра рассказывала о ней.

Он уставился на бокал, который держал в руке. Казалось, только вчера он слушал, как Аллегра говорит о своей любимой родственнице.

— Девушка отлично ухаживает за ней. — Чарлз сделал глоток бренди. — Вы знаете, что Джамал в Фэрфилд-Оуксе?

— Да. — Кивнув, он поставил свой бокал на поднос. — Ему удалось убедить горничную Аллегры выйти за него замуж.

— Думаю, Аллегра довольна, что они вместе. — Чарлз допил бренди и поставил бокал. — Она не признается, но эти кошмары плохо сказываются на ее душевном состоянии.

— Мне нужно увидеться с ней, Чарлз, — заявил Шахин, скрестив руки на груди. — Прошло почти три месяца. Мне следовало отправиться к ней сразу же после похорон отца.

— Но вы ведь хорошо знаете, что сказал доктор. Ей противопоказано волнение. — Чарлз нахмурился. — Я понимаю, что вы беспокоитесь о ней, как и я. Но вы знаете, как она упряма. Не представляю, как она отреагирует, если вы появитесь у нее на пороге.

— Потому что она винит меня, — мрачно отозвался Шахин.

— Трудно сказать. — Чарлз сочувственно поморщился, встретив его покаянный взгляд. — Она категорически отказывается говорить о Марокко.