— Нет. — Он качает головой. — В Нью-Йорке в разгаре ночь. Здесь не ловит, я ходил дальше, чтобы проверить сообщения.

Размещаю на столе чайные приборы и сажусь.

— И были какие-то?

Он кивает.

— Да. Она звонила вчера.

Когда ты меня целовал? Вслух я этого не говорю. Вряд ли что-то изменится, если озвучить эту мысль.

Разливаю чай по двум кружкам и одну пододвигаю к нему. В свою добавляю капельку молока, глядя, как белая жидкость вращается в темной воде, образуя миниатюрное облачко, которое словно несет с собой бурю.

— Буря в чайной чашке, — шепчу я.

— Что? — чуть слышно спрашивает он.

— Чайная чашка. Смотри. — Я вливаю немного молока в его чай и смотрю, как вырастает еще одно облачно. Я никогда не задумывалась, откуда пошло это английское выражение. — Буря в чайной чашке, — выговариваю снова, ставя молоко на стол. Поднимаю на него глаза. Его лицо искажается болью.

Он перегибается через стол и берет мою ладонь в свою. Его прикосновение посылает импульс выше по руке, так что хочется обхватить его сильнее.

— Мне жаль, — шепчет он.

Качаю головой.

— А мне — нет.

Он молчит и выглядит очень подавленным. Если я не скажу ему сейчас? То пожалею об этом. Ему нельзя на ней жениться. Нельзя. На глаза набегают слезы и струятся по щекам, а я открываю перед Алексом душу:

— Я люблю тебя.

Он быстро втягивает воздух, ненароком еще сильнее сжав мою руку.

— Я люблю тебя, Алекс.

— Бронте, не надо. — Он трясет головой и выпускает руку. — Я не могу, — внутри у меня все холодеет.

— Я знаю, что у тебя тоже есть ко мне чувства, — говорю с уверенностью, хотя на самом деле не так уж я в этом уверена.

Он встречается со мной глазами, но выглядит разбитым. У него бледное и изможденное лицо.

— Есть. Есть чувства. У нас взаимное влечение. Но у нас с Зарой…

Я вздрагиваю.

— Общее прошлое, — заканчивает он предложение. — Мне надо домой, чтобы поговорить с ней.

Сердце наполняется страхом и ужасом.

— Ты расскажешь ей обо мне?

Он безгласно закрывает глаза.

— Я не знаю, — наконец произносит он. — Но у нас это точно вызовет разногласия.

Это? У него и у меня?

— Тебе нельзя на ней жениться.

Не хочу умолять его.

— Бронте, — через силу выговаривает он, не в силах заставить себя заглянуть мне в глаза. — Я не знаю, что делать. Я не могу остаться с тобой. Я не могу находиться рядом с тобой. Мне нужно разобраться у себя в голове.

Несколько секунд он трет ладонями глаза и опускает руки.

— Что ты говоришь? — спрашиваю, и где-то в животе нарастает тревожное чувство.

— Мне нужно поговорить с Саймоном.

— Алекс, нет, — теперь уже умоляю я. — Не уходи. Не надо из-за меня так поступать. Все будет в порядке.

— Мне жаль, — снова произносит он.

— Прекрати говорить, что тебе жаль. — Я повышаю голос. — Я не хочу этого слышать.

— Тсс, — призывает он говорить тише.

Отодвинувшись на стуле, встаю из-за стола.

— Нельзя. Нельзя просто взять и целовать меня вот так…

— Больше не буду, — отрезает он. — Мне нужно домой, чтобы привести себя в порядок. Я чувствую себя последним гадом просто из-за того, что сейчас с тобой разговариваю. Спрошу Саймона, может, разрешит заняться специальным проектом. Он говорил мне, что Тетлан выпускает новый журнал и нужны мои соображения по этому вопросу. Так у меня будет время, чтобы разобраться в себе.

Прикусываю губу, но слезы все равно бегут по щекам. Сердито смахиваю их, но поток не ослабевает.

— Мне кажется, ты совершаешь ошибку, — тихо говорю я, оборачиваюсь и заглядываю в глубину его голубых глаз. В памяти навсегда останется выражение сомнения, которое застывает на его лице, когда я отворачиваюсь и ухожу прочь.

Остаток дня Алекса я почти не вижу — он не идет с нами на пляж, заявив, что у него гастроэнтерит, обеспечив себе тем самым полное одиночество. Не знаю, как я доживу до вечера, когда мы полетим обратно. Оказывается, актерские способности развиты у меня куда лучше, чем я полагала.

В понедельник пересиливаю себя и иду на работу — сегодня мой первый день в качестве главного фоторедактора, и я понятия не имею, откуда мне черпать внутренние силы и как не зарывать голову в песок. На следующей неделе я провожу закрытую съемку, организованную для главной музыкальной церемонии награждения. По сути, Hebe выступает как официальный фотограф телевизионного канала — мы будем снимать десятки знаменитостей, — и через несколько недель фотографии появятся в журнале. Предполагается, что Алекс будет помогать советом на съемках, но на совещаниях он не встречается со мной взглядом, и таких натянутых взаимоотношений между нами не было никогда. Он сдерживает обещание и спрашивает Саймона, может ли он работать над новым, сверхсекретным журналом, который вот-вот выпустит наш издатель. И хотя на заветное закрытое выступление на церемонии награждения могут попасть только несколько счастливчиков, он отправляет вместо себя Тима. На следующей неделе я прихожу на работу и вижу, что за столом Алекса сидит Тим, и часть меня словно умирает. Вечером я выплакиваю не то что все слезы — всю душу. Он с тем же успехом мог бы разорвать мою грудь и раздавить пальцами сердце.

Я обо всем рассказываю Бриджет. По-другому и быть не может. Я веду себя как ни в чем не бывало, разрываюсь в работе то тут, то там, но к вечеру маска спадает, и сдерживаться больше не получается.

На работе дела так и кипят — никогда такого не было. Из съемки в съемку я должна организовывать и осуществлять художественное руководство, что подразумевает взаимодействие с организациями по связям с общественностью, согласование расписания и решение вопросов со множеством изворотливых типов. Мне приходится оформляться в разных заведениях и студиях, приглашать стилистов, парикмахеров, визажистов и определяться с бесконечными идеями для оригинальных фотоснимков. И Саймон — жесткий босс. В нем даже больше перфекционизма, чем я думала, и неделю за неделей работа становится все более напряженной. Понимаю, что, если бы здесь присутствовал Алекс, он помог бы мне справиться с расширившейся зоной ответственности, подстегнул бы мои творческие способности, и мы сообща разработали бы идеи для съемок. Но его здесь нет. Я одна, и мне не просто со всем этим справляться в одиночку.

Дни плавно перетекают в недели. Сентябрь сменяется октябрем. Зелень на деревьях превращается в золото, и теперь листья плавно опускаются на землю. Соглашаюсь на приглашение матери: на Рождество еду домой. Я пропускаю пару звонков от Полли, но до сих пор не могу собраться и перезвонить ей. И в один прекрасный день она добирается до Бриджет.