Дальше идти было тяжелее. Двор такого родного бабушкиного дома – уже не за горами. Осталось немного. Сердце билось, дыхание участилось, а ноги стали ватными. Будто бы что-то давило сверху. Но Михаил переставлял свои отяжелевшие ступни. Не без труда, но переставлял.

Кое-как добрался до той самой многоэтажки, что нависала над магазином «Книги». Балконы многоквартирного домабыли разрушены, но на крыше уцелела по-коммунистически красная табличка: «МИРУ – МИР!» У Зоны специфическое чувство юмора, Михаил в этом неоднократно убедился.

Он вдруг понял, что еще не готов посетить бабушкину квартиру, а потому уверенно толкнул от себя дверь книжного. Та, сорвавшись с петель, повалилась на бетонный пол.

Сталкер шагнул внутрь.

Помещение магазина наполовину обрушилось. Часть – как отрезало. Закрыло наваленными кирпичами и битой штукатуркой. Пахло старыми книгами и сыростью. А еще пылью, которая туманом стелилась по залу. Книжные стеллажи пережили двадцатилетнее отсутствие человека. На них сохранились книги. К великому удивлению, многие экземпляры оставались в приемлемом состоянии. Да, столько же лежало мокрых, сырых, со слипшимися страницами, но и относительно новых книг было немало. Раскиданных как попало, но сохранившихся же! Правда, потенциальных читателей они так и не дождались. И видимо, никогда уже не дождутся.

Михаил взял одну книжку. В синей обложке. Страницы вывалились, они были проклеены, а не прошиты. В руках – затертая обложка. Имени автора не разобрать, лишь название, и то не полностью: «…Вiчнiсть…»

Мельников побрел дальше, в глубь магазина. Обложки проминались под подошвами, шуршали страницы. Томов было столько, что, казалось, их сюда целенаправленно свозили фурами. Встречались даже упакованные издания. Из тех, что продавцы не успели расставить по полочкам перед той роковой ночью восемьдесят шестого года. Сотни, тысячи книг, настоящий Эдем для книголюба. Михаил раза три чуть не поскользнулся на влажных листах, пока не вышел на относительно чистый «островок».

Ножом вскрыл упаковку, присвоил себе детскую книжку. Где была касса, Миша уже и не вспомнил. Поэтому просто кинул на пол стопку рублей, прижав ее увесистой энциклопедией.

– Более чем достаточно, – прокомментировал парень свое действие.

Из-под толстой книги выбежал таракан.

* * *

Во дворе бабушкиного дома ржавела соседская «копейка». На последнем издыхании: капот отсутствовал, в моторном отсеке разве что перекати-поле не завелось. В салоне ситуация – не в пример лучше: задний диван выдран, как и обшивка дверей, магнитола и зеркало – украдены. Мародеры, что промышляли сразу после катастрофы, выгребли из жигуленка все самое ценное.

– Получается, ты моя?

Михаил не забыл, как любил эту машину в детстве. Ты что, роскошь, «Жигули»! Лучше – только «Волга».

Воспоминания нахлынули мощным потоком.

Он, Миша, семилетний мальчишка, сидит на водительском сиденье и делает вид, что крутит руль. Сосед – под машиной, что-то с днищем химичит. Вылезает оттуда весь чумазый, наклоняется над двигателем:

– Что, Мишка, как разбогатею да «Волгу» возьму, подарю тебе этот аппарат?

– Рано ему еще машину иметь, – вмешалась бабушка, гулявшая неподалеку от автомобиля.

– Так, баба Люда, когда подрастет.

Но Миша не дождался подарка. Катастрофа отняла у него «копейку», а у соседа – мечту о покупке «Волги». Мужчина умер спустя месяц после эвакуации, как и многие другие.

– Дядя Сережа, ты же мне обещал. – Михаил задрал голову к серому небу. – Она моя, да?

Открыл водительскую дверь и сел за руль. Ключи хранились в козырьке. Сергей никогда не забирал их, ведь никому не приходила мысль влезть в машину и что-то украсть, а уж тем более угнать это бежевое чудо советского автомобилестроения. Мельников отметил, что сиденья удобные, что было нетипично для того времени. В папином «Москвиче» сидеть было не комфортно. Миша откинулся на спинку и закрыл глаза. Из-под сомкнутых век побежали слезы. От осознания того, сколько судеб, сколько стремлений, сколько желаний погребла под собой самая страшная ядерная катастрофа в истории человечества.

– Я бы тоже хотел вернуться домой.

Искатель дернулся. Рядом с ним, на пассажирском кресле, закинув ноги на торпеду, сидел его старый напарник…

…Лис…

Рыжий покойник криво усмехнулся.

На его бледной коже копошились черви.

Михаил прижался к двери и расстегнул кобуру.

– Не переживай, друг! Я пришел для того, чтобы предостеречь тебя от неправильных действий, – произнес мертвец.

– Что?! О чем ты? Как ты?! Ты же умер!

– Моя мать… Она умерла, Миша. По моей вине. Я не хотел, чтобы это произошло, но кому какое дело до того, чего мы хотим. – Лис потянулся за сигаретами в карман легкой клетчатой рубашки.

Непрактичная одежда для Зоны.

– Я тронулся умом? – пролепетал парень.

– Это была досадная случайность. – Лис спокойно продолжил рассказывать свою историю, проигнорировав вопрос бывшего напарника. – Я довел ее. Пошел сюда не для того, чтобы озолотиться, а чтоб исправить ошибку. Снова и снова я шел к центру Зоны. Снова и снова возвращался, всегда что-то мешало. Чего я только не перепробовал, сколько раз пытался дойти, но все тщетно. Один раз получилось найти то чудесное место. И я пожелал, Миша. Пожелал исправить ошибку. Это не бесплатно. Но я был готов расстаться со всем, заплатить своей жизнью. Но все бессмысленно, Миша. Все бессмысленно. Каждый раз я смотрел на то, как это случалось с моей матерью. Снова и снова. Как будто сотый раз мне включили фильм про Чапаева, и я жду, что герой войны выплывет. Нет. Этому не помешать. Прошлое не изменить. Моя мать засыпает, но не просыпается. И я вновь иду в поход к центру Зоны. Это все. Конец. Капкан, у которого нет затвора, чтобы вырваться. Мне снилось это каждую ночь. Каждую. Когда погибли мои друзья в Карьере, я попытался еще раз. И еще… Но ничего не менялось. – Лис прервал свой сбивчивый рассказ и отвлекся на сигарету. – Ребята все равно гибнут. Моя мать все равно не просыпается. У тебя еще есть возможность сорваться с крючка, Миша. Девочке нужен отец. Вернись, Миша, вернись, пока еще не поздно!

В салоне остался лишь удушливый сигаретный дым, а мертвого друга и след простыл.

– Это не одно и то же, брат. Не одно и то же. Я не вернусь, – прошептал потрясенный Мельников.

* * *

Квартира была не заперта. Замок давно вскрыли, выломав его самым варварским способом. Остатки ржавых железок и дверной щепы валялись на занесенном песком коврике. Миша поднял его, стряхнул мусор. Песчинки зашелестели, катясь по ступеням, зазвенели железяки. Бабушка не любила, когда коврик был грязным.

– Здравствуй, бабушка, я пришел.

Михаил расшнуровал берцы, поставил их в угол, куда ставил свою обувь двадцать с лишним лет назад. Снял куртку и повесил на дряхлый крючок. Крючок выдержал, не отвалился.