– Бесстрашный поручил мне сказать тебе: «Кто сеет ветер, пожнет бурю». Это он довел тебя до такого состояния?

Она внимательно наблюдала за реакцией Медианы в надежде, что хотя бы имя возмутителя спокойствия произведет на нее впечатление, – но та даже бровью не повела. И, словно она уже перестала быть живым человеком и превратилась в труп, на ее нижнюю губу уселась муха. В свое время Офелия пообещала себе никогда не жалеть Медиану, особенно после ее махинаций и шантажа. Однако от нынешнего ее вида девушке стало не по себе.

– Значит, так? – поддразнивающим шепотом произнесла она. – Собираешься провести остаток жизни, сидя на скамейке в пижаме? Ты же мечтала стать предвестницей, хотела все знать. Прежняя Медиана уже занималась бы поисками новой тайны.

– Miss Евлалия!

На другом конце зала приоткрылась дверь, и девушка в сари, широко улыбаясь, произнесла:

– Sorry, miss, пять минут, отведенные на посещение, истекли.

Офелия нехотя поднялась со скамейки. По крайней мере, хотела подняться, но Медиана внезапно вцепилась в ее пиджак. Выражение лица студентки осталось прежним – те же широко раскрытые глаза, смотрящие в пустоту, то же сведенное судорогой тело, – и только губы прошептали:

– Другой.

– Что ты сказала?

Наклонившись к Медиане, Офелия попыталась поймать ее взгляд. Но единственное, что она увидела в глазах девушки, был страх, страх настолько всепоглощающий, что у нее самой внутри все похолодело.

– Другой… есть другой…

– Другой кто?

Вместо ответа Медиана отпустила ее и снова застыла в молчании.

– Miss Евлалия! – снова раздался звонкий голосок девочки. – Посещение окончено!

Офелия пришла в Наблюдательный центр девиаций за ответами. Когда же она уходила, у нее появился новый вопрос: кто он, этот другой? Спускаясь по широкой мраморной лестнице к бельведеру, служившему остановкой трамаэро, она поняла одно: и Медиана, и miss Сайленс, и профессор Вольф были чем-то смертельно напуганы.

За перилами бельведера начиналась пустота, поэтому ветер ярился на остановке с особенной силой, вздымая плотные вихри пыли, забивавшей уши и застилавшей глаза. Воздушные поезда ходили тут редко – Наблюдательный центр девиаций явно не был популярен у жителей Вавилона. Чтобы дождаться трамаэро, пришлось набраться терпения. Но Офелия чувствовала, что ее терпение иссякает. Как только она переставала действовать, ее начинали одолевать гнетущие мысли.

Наше сотрудничество окончено.

Торн оттолкнул ее. Словами и когтями. Офелия чувствовала себя такой же высохшей, как пыль, что обжигала глаза. Ей недоставало его. Ей всегда его недоставало, даже когда она находилась с ним рядом. Она не сумела сохранить свое место сотрудницы, не поняла, чего он на самом деле хотел. Надеялась получить от него то, чего он больше не мог ей дать. Тем не менее девушка все еще цеплялась за начатое расследование и, разыскивая книгу, в сущности, продолжала искать внимания Торна.

Офелия взяла себя в руки. Сквозь пылевой вихрь, запорошивший стекла очков, она увидела чей-то силуэт, возникший на перроне. Наверное, еще кто-то ожидающий трамаэро. Однако ей показалось, что этот человек упорно смотрит в ее сторону. Неожиданно он быстрым шагом двинулся к ней. Тут только Офелия осознала, что рядом – прόпасть. Молнией промелькнула мысль: со всеми, в чьи тайны она пыталась проникнуть, случилось несчастье. Страх Медианы, страх miss Сайленс и страх профессора Вольфа стали ее собственным страхом.

– Что ты здесь делаешь?

Несмотря на завывание ветра, Офелия узнала этот недоверчивый голос. Он принадлежал Октавио – это его силуэт вырисовывался напротив нее. Спасаясь от ветра, юноша натянул на голову куртку и сразу стал смотреться выше своего роста. Его дар визионера помог ему, невзирая на плохую видимость, распознать Офелию.

– Ты следила за мной? – раздраженно спросил он. – Что тебе от меня надо?

– Успокойся. Я навещала Медиану. А ты?

Повисла напряженная тишина, потом он произнес:

– Только не говори моей матери, что видела меня здесь.

Его слова звучали как приказ, однако в голосе Октавио слышалась уже не вражда, а тревога.

– Ты требуешь от меня, чтобы я солгала? Мне казалось, что честность на Вавилоне является гражданским долгом.

Офелия больше кашляла, чем говорила; при каждом вдохе она заглатывала все больше пыли. Услышав скрежет колес вставшего на рельсы трамаэро, девушка встрепенулась. Гигантские крылатые химеры, восседавшие на крышах вагонов, несмотря на бурю, вели себя на удивление спокойно.

Офелия и Октавио вошли в вагон, заняли места на скамье и несколько минут молча, не глядя друг на друга, стряхивали пыль с одежды. В вагоне сидел еще один пассажир, но он спал так крепко, что с него даже свалился тюрбан.

– Лгать нехорошо, – заявил Октавио, как только трамаэро оторвался от земли. – Поэтому я прошу тебя о том же, о чем просил служащих Наблюдательного центра. Если моя мать задаст вопрос, говори ей правду. А если нет, буду благодарен тебе за молчание.

Офелия исподволь наблюдала за Октавио. Длинная смоляная челка, за которой он имел привычку скрывать свой взгляд, совсем растрепалась. Лицо утратило величественно-надменное выражение. Даже глаза, устремленные в окно, блестели уже не так горделиво. Сжав руки в кулаки и притиснув их к груди, юноша весь скукожился, словно внезапно ощутил себя несвободным. Униженным.

Офелия всегда смотрела на Октавио как на копию Леди Септимы. Узнав, что он способен не подчиниться матери, принадлежащей к клану Светлейших Лордов, она решила, что ее соученик вовсе не противный, а даже вполне симпатичный юноша. Но откровенничать с ним она не намеревалась.

– Если уж я помогу тебе сохранить твою тайну, хотелось бы по крайней мере знать, о чем идет речь. Что ты делал в Наблюдательном центре девиаций в одно время со мной?

– Скорее, это ты была там в одно время со мной, – высокомерно произнес Октавио. – Я езжу туда каждое воскресенье… – Он прикусил губу, словно не решаясь продолжать разговор, однако все же добавил: – Навещаю свою сестру.

Офелия приготовилась к разным признаниям, но только не к такому.

– У тебя есть сестра?

– Ее зовут Секундина. Она… она не такая, как все. И всегда была не такой.

Октавио резко отвернулся от окна и в вызывающем ожидании насмешки впился взглядом в Офелию.

Однако девушке было совсем не до смеха.

– У меня тоже есть младшая сестра, и она тоже не такая, как мы. Она почти не разговаривает, но прекрасно умеет заставить себя понять. В этом нет ничего постыдного.

Сделав такое признание, она сообразила, что говорит сейчас не как Евлалия, а как Офелия. Впрочем, ее искренность оказалась похвальной хотя бы потому, что Октавио расслабился, разжал кулаки и его руки свободно легли на колени.