Да. Нового Кагана склавинского, - повторил важно Путша, - Как только отошёл наш светлый государь, так сразу же совет лучших да ближних его людей порешил, согласно древнего обычая, объявить Севолода Велимировича, старшего в роду сына, новым Великим Каганом и повелителем Святограда вместо своего отца. Так исстари повелось. Вот и грамота. Прочти, княже.

Путша с почтением передал Буриславу второй пергаментный свиток. Молодой князь развернул его и быстро пробежал глазами неровные письмена, явно написанные в спешке. Затем снова аккуратно свернул его и положил его на стол.

- Всё верно. Брат мой пишет, что принял престол отца нашего по праву старшинства и зовёт меня жить с ним в братской любви и союзе. Обещает прибавить к данному мне отцом уделу ещё земель и угодий. Да привилегий разных назначить. Только чтоб первенство его не оспаривал и про отцово завещание забыл, каково несправедливо писано в нарушение старинных обычаев.

Все присутствующие удивлённо переглянулись. По шатру пробежал приглушённый ропот. Воеводы заволновались. Весть и в правду была довольно неожиданной. Все знали о завещании Велимира. Чего уж там греха таить, большинство уже видело Бурислава Великим Каганом.

Некоторые уже даже начали плести разные интриги, да прикидывать как бы получше приглянуться новому повелителю. Соперничали и искали его милости. А тут – такое!

- Дык, как же это так сталось? – вновь повысил голос Добрыня, - Аль последняя воля Великого Кагана Велимира теперь пустой звук? Ведь нарёк он своим преемником князя Бурислава! И грамоту повелел составить. Ужель то не ведомо его «лучшим да ближним людям»? А коли запамятовали они, то грамоту эту можно и заново прочесть для освежения памяти. Тут она хранится целёхонькой. Вы же сами её и писали. Не так ли, боярин? Аль запамятовал уже?

- Не кипятись, Добрыня, - степенно ответил Путша, - Всем ведомо, что грамота сия писана нами по принуждению, да поперёк закона древнего, а посему неправедна она. Князь Севолод должен сесть на столичный престол, как того требует вековой обычай. Никому не можно будет того изменить.

Старый воевода Добрыня, давний соратник князя Велимира, медленно выпрямился во весь свой рост.

Был он хоть и не высок, но коренаст и широкоплеч. Волосы на седой голове были острижены «под горшок», а знатная борода спадала на широкую грудь, наполовину закрывая стальной панцирь, нашитый поверх кольчужной рубахи с длинными рукавами. Несмотря на возраст, воевода был ещё крепок и силён. Опершись могучими руками о край стола, он грозной тучей навис над дородным боярином, вольготно расположившегося на лавке, точно у себя в светлице.

- Вона как вы запели, стольные бояре, - загремел воевода, - Не успел Велимир Судиславович отойти в мир иной, как вам каганская воля ужо и не указ. Смелы стали не в меру. А где ж вы раньше то были? Что ж так прямо Великому Кагану и не указали, что дескать обычай древний он попирает своей волей. Молчали. Тогда и очей поднять страшились. А теперь чаете, что некому будет вас, крамольников, в бараний рог скрутить? Ошибаетесь, баламошкины дети!

Молниеносным движением воевода выхватил из ножен кинжал и с силой вонзил его в стол, точно между пальцами боярина.

- Вона, что будет с охальниками Верховной воли! Голова чай на плечах не столь крепко держится, как вы думаете. Одним хорошим ударом меча зело борзо отсекается. Сие проверено было не раз. Хочешь узреть, боярин, как твоя голова с плеч покатится?

Толстый боярин в ужасе резко отшатнулся от стола. Так что чуть не опрокинулся с лавки. В глазах его читался неподдельный страх. Все знали, что с Добрыней, скорым на расправу, шутки были плохи. Вся спесь мигом слетела с его округлого лица, словно шелуха от сильного ветра:

- Уйми своего воеводу от греха, княжич, - воскликнул он, обращаясь к Буриславу. – Уйми, ради всех Богов. Я человек подневольный. Что с меня взять? Не по своей ведь воле прибыл. Не моё то веление будет, а князя Севолода.

Все взгляды устремились на молодого князя. Бурислав сидел неподвижно, погруженный в свои переживания и в разговор не встревал. Наконец, он медленно поднялся из-за стола и положил руку на плечо Добрыни.

- Оставь, друже, - проговорил он примирительно, - Аль не зришь, что не по своей воле уста его глаголят, а по воле Севолода. Привёз ли ты ещё какие грамоты от него?